Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
Произошло это как раз в то лето, когда Илья укатил в молодежный лагерь на Черном море. Думали сначала поехать вместе, но в последнюю неделю они рассорились, Наташа помрачнела, задумалась и свою путевку сдала. Илья уехал один.
Через месяц ворвался он, солнечный и веснушчатый, с выгоревшими волосами и бровями. Обзвонил весь город, вымылся в ванне и вечером умчался к Наташе…
Бабка дожидалась внука на кухне. Весь день силилась сказать ему о Наташе и не могла – трусила. Теперь сидела в темной кухне на табурете и тряслась от страха и тоски. Все чудилось ей, что внук либо Наташу убьет, либо мужа ее, либо сам в окно прыгнет. Давно улеглась дочь в столовой, а бабка все ждала, тревожно глядя в ночное окно.
Наконец позвонили. Она вскочила с табуретки, засуетилась, вытерла сухие руки о фартук и побежала открывать. На пороге стоял сильно веселый пьяный Илья.
– Здравствуйте, входите! – приветливо пригласил он бабку на лестничную площадку.
– Не ори, мать спит! – грозно крикнула та, хотя струхнула. Она не знала еще, как следует вести себя с пьяным внуком.
– Здесь дует… – сердечно и кротко заметил Илья, – пусти, барин, в переднюю…
Он обнял бабаню и очень серьезно объяснил ей свистящим шепотом:
– Понимаешь, бабань, нельзя переть против непреложного факта: ведь я мужчина, а? Так оно и есть!
– Молодец, – укоризненно сказала бабаня. – Удрызгался. – Потом Илья минут двадцать стоял под ледяным жалящим душем, слегка протрезвел, и они с бабкой долго болтали на кухне, и внук рассказывал про всякие чудные дела на свете. Вот, мол, живешь ты, бабаня, борщи готовишь, в очередях стоишь, а они ведь шляются где-то поблизости на своих неопознанных объектах, высматривают что-то, подлецы. И, между прочим, непонятно, что им от нас нужно. Вот так, в один прекрасный день…
Бабка ужасалась, ахала, и весь вид ее говорил о том, что и рада бы она не верить, да как же не верить, если Илюша говорит. И вдруг, осекшись на полуслове, как-то судорожно горстью взметнула с худых колен засаленный фартук и, окунув в него лицо, тихонько затряслась в беззвучном плаче.
– Ба, ты что?! – оторопело спросил Илья.
– О-ой, Ильюшенька-а… как же ты Наташку-то упустил-прозевал?! Горе-то какое, горе!.. – За три года бабаня крепко привязалась к ласковой Наташе, и теперь мысль о том, что Наташа будет рожать правнуков не ей, а совершенно чужой женщине, была нестерпимой. – Ой, Наташка-Наташенька, что ты с нами сделала… О-ой, горе!..
– Нашла горе! – грубо и насмешливо оборвал Илья. – Ну, давай поплачем, ну, давай: у-у-у… – Но неожиданно в горле его что-то сдавило, противно заныло в глубине груди, захотелось подвывать бабане.
– Что ты жалеешь его! – в дверях кухни, растрепанная, седая, в короткой, до колен, ночной рубашке стояла мать. Тапочки на ее жилистых петушиных ногах смотрели в разные стороны. Это было смешно, и Илье расхотелось плакать.
– Что ты жалеешь его?! – с остервенением повторила мать. Схватила с холодильника пачку «Примы», судорожно закурила. – Проклятое племя! Ни во что и никому не верят, даже себе не верят! Когда они наконец влюбляются, они спешат убедить себя в том, что это только кажется. Стрессов боятся!
– Тихо, Валя, тихо! – взмолилась бабаня, сморкаясь в фартук.
– Стрессов боятся! – жестко повторила мать, тыкая папироской в сторону Ильи. – Хотят прожить жизнь, ни к чему не имея отношения. Это сейчас модно. Семью на плечи взвалить боятся, детей родить – боятся, жизнь положить на серьезное стоящее дело – боятся! Наташка права, сто раз права! Разве можно положиться на этого шалопая, мама? Посмотри, он же ни к чему не пригоден, только вот к этому! – Она выхватила из стопки старых газет на подоконнике «Вечерку». – Вот, пожалуйста: «У меня на посуде испортилась эмаль. Где можно ее восстановить и можно ли в такой посуде солить овощи?» Отвечают… вот он отвечает, мам: «В посуде с отбитой эмалью…»
– Хватит, – сказал Илья.
– Овощи солить не рекомендуется! – крикнула мать. – И это его устраивает, этим он готов заниматься всю жизнь!
– Тихо, Валя, тихо… – умоляюще повторила ба-баня.
– И если бы он был бездарностью… А как он писал в десятом классе! Какое у него врожденное чувство слова, какая музыкальная фраза! Я помню наизусть: «Мы вошли в подъезд, отряхивая дождевые капли. Сверху, с чердака, к нам спускался дымчатый котенок, на крутой спинке которого, словно штопки на чулке, сидели два крошечных листочка…»
– Все? – спросил Илья, поднимаясь. – Я спать пошел.
– Ты знаешь кто? – тихо сказала мать, глядя в глаза сыну. – Ты улитка. Ты – млекопитающее.
– Ну, что-нибудь одно, мать, не смешивай виды, – спокойно попросил он и вышел из кухни.
После этого дня Илью закрутил сумасшедший вихрь. Поезд его сердечных устремлений мчался на дикой скорости в неизвестном направлении, и в окнах его мелькали едва различимые женские лица: Ирина, Анжела, Вероника… И хотя имя Наташи вспоминалось в доме часто, особенно по вечерам, вся эта история уже не имела к Илье ни малейшего отношения и нисколько не задевала его, как не задевают верхушки деревьев облака, проплывающие где-то в непостижимой вышине.
* * *
По субботам бабаня стирала белье в старой стиральной машине «Ура…». Много лет назад машина называлась «Урал» и исправно перемалывала тряпичное содержимое в своей моторизованной утробе. Но годы шли, машина дряхлела вместе с хозяйкой, в сердце ее начались перебои, а буква «л» в названии стерлась. Оттого, что в конце слова отсутствовал привычный для него восклицательный знак, машина выглядела сильно утомленной, как оно и было на самом деле.
Илья по этому поводу упражнял свое остроумие.
– Эта бравая стиральная машина, – говорил он, – это воинственное утильсырье… эта ликующая рухлядь…
Машина агонизировала. Ее дряхлый организм нуждался в постоянной квалифицированной помощи, и бабаня заранее договаривалась с Ильей о дне стирки. Внук должен был присутствовать и подстраховывать.
Сегодня была суббота, и хотя утром с Ильей состоялся крепкий уговор, бабане, как всегда, не сиделось. В два часа дня из школы пришла Валя, пообедала, разложила на столе учебники, села писать планы.
– Илюшке бы позвонить! – озабоченно крикнула из кухни бабка. – Ведь забудет, что сегодня стираем, закатится куда-нибудь.
– Без него обойдемся… – буркнула дочь, убористо заполняя тетрадку девчоночьим почерком.
Бабаня выглянула из кухни – перед ней над столом нависла длинная седая челка пожилой дочери. Челка колебалась в такт движению пишущей руки.
– Позвони, а, Валь… – попросила бабаня. – Я боюсь без Илюши… Током убьет.
Валя, чертыхаясь, разогнула уставшую спину, набрала номер редакции.
– Отдел писем… – сообщили в трубке детским голоском.
– Илью Семеновича, пожалуйста, – сухо обронила мать.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
