Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
Вскочив со скамейки, на которую ее заботливо опустил Олег, она порывисто потянула его за руку. – Пойдем к мальчикам, а? Их нельзя оставлять одних. Ты представляешь, что бы было, если бы эту птицу обнаружили они, а не мама?!
– Ничего приятного, но и ничего смертельного, – Олег пожал плечами. – Твои сыновья не такие кисейные барышни, как ты. Но ты права в другом: человек, который это сделал, не совсем нормален, поэтому детей лучше одних не оставлять. Неизвестно, что еще ему может прийти в голову. Как мы видим, фантазия у него богатая.
– Пойдем, – потянув мужа за рукав, Лера вдруг остановилась как вкопанная. На голубой рубашке, которую она собственноручно гладила сегодня утром в преддверии надвигающегося торжества, алело красное пятно. Кровь.
– Откуда это? – непослушными губами спросила она. Олег проследил за направлением ее взгляда.
– Вот черт! – беззлобно выругался он. – Вляпался-таки. А рубашка-то новая. Ладно, отстирается, наверное. Лер, ты чего? Там в кабинете все было кровью забрызгано. Я и задел край стола, когда тебя на руки подхватывал.
– Ладно, пошли дальше, – ужас потихоньку отступал, и Лера снова потянула Золотова за руку. Уйти к реке они так и не успели. Со стороны ворот показалась Татьяна Ивановна в сопровождении человека в штатском и полицейского с сержантскими погонами, а с другой стороны ко входу в дом подбежал один из кузнецов.
– Полиция приехала, да? – спросил он, хватая ртом воздух. – Это хорошо. Татьяна Ивановна, бог с ним, с этим петухом, пойдемте в маслодельню.
– Павлином, – машинально поправила Татьяна Ивановна. – Артем, зачем нам в маслодельню, что случилось?
– Там, там, – кузнец тяжело дышал, не в силах вытолкнуть из себя страшные слова. Лера вдруг поняла, что случилось что-то непоправимое. – Там Марина наша повесилась. На собственной косе.
Глава десятая
Восемьдесят девять шагов к истине
«Если хочешь, чтобы что-то было сделано правильно, сделай это сама».
Жаклин Кеннеди
Больше всего Леру угнетала несправедливость происходящего. Она вообще болезненно относилась к несправедливости. Первый муж то и дело, снисходительно улыбаясь, объяснял, что в этом мире справедливости нет вообще, а потому ждать ее могут только инфантильные и экзальтированные особы вроде нее, но Лера все равно каждый раз огорчалась чуть не до слез, когда сталкивалась с тем, что считала несправедливым.
Окровавленного павлина на столе в своем кабинете, трупа Марины и следственных действий в день рождения мама не заслуживала. А потому Лере было очень горько, что апофеозом с любовью задуманного и подготовленного праздника стали носилки, накрытые белой простыней, чужие люди с мрачными лицами, снующие между барским домом и маслодельней, и грязные отпечатки, оставляемые этими людьми на отскобленных добела половицах. К ночи пошел дождь, и грязь отпечатков была видна отчетливо. Так отчетливо, что Лере казалось, что она въелась намертво, эта грязь, если и не в половицы, то в душу точно.
Состояние мамы ее тревожило. Татьяна Ивановна была бледна и молчалива. Казалось, случившееся тяжким грузом легло на ее плечи, которые, всегда такие прямые, поникли под этой ношей.
Полицейский капитан, расследующий дело, расположился в кабинете Марины. Бывшем кабинете, в который уже никогда не войдет, шелестя длинными юбками, его хозяйка. Кабинет Татьяны Ивановны использовать было затруднительно. Правда, после того как все было сфотографировано, мертвую птицу убрали, залитые кровью документы выбросили, а стол отмыли (проделывая все это, уборщица баба Катя беззвучно ругалась себе под нос). Но капитан к тому моменту уже освоил невеликое пространство Марининого кабинета, а потому за начальнический стол перебираться не спешил.
Татьяна Ивановна за оскверненный стол тоже не садилась, не могла себя заставить, поэтому стояла у окна, прислонясь спиной к широкому деревянному подоконнику, и потухшими глазами следила за всеми, кто проходил по коридору.
Капитан опрашивал свидетелей, то есть участников праздника. Гостей на дне рождения Татьяны Ивановны было около тридцати человек, поэтому беседа (или это был допрос) затянулась за полночь.
Судя по лицу капитана, картина вырисовывалась довольно мрачная. Да чего там говорить, тухлая картина. Худо-бедно централизованно за столом под яблонями все сидели не больше часа. Да и то гости периодически отходили покурить, позвонить или в туалет. Через час все вообще пошло вразнос. Кузнецы уединялись в кузне, чтобы догнаться своим чудо-самогоном. К работникам усадьбы, живущим в поселке, приходила и уходила родня. Кто-то бегал на речку купаться. Кто-то, как Олег, разжигавший ребятне костер на берегу, отлучался, чтобы проверить, чем занимаются дети. Практически у каждого был момент, когда он оставался один, а значит, ни у кого, вообще ни у кого, не было алиби на момент убийства Марины. И абсолютно любой мог незамеченным шмыгнуть в барский дом и подбросить несчастного павлина.
В это время в усадьбу вполне мог проникнуть и кто-нибудь посторонний. Посетители частенько заезжали сюда по окончании рабочего дня, чтобы просто побродить по парку, саду или березовой роще. Это не возбранялось, и вход сюда был постоянно открыт. Правда, никто из сидящих за столом не видел чужих, однако это ни о чем не говорило. Туристы воспринимались здесь как часть пейзажа.
Откуда взялся павлин, тоже оставалось загадкой. Нигде поблизости не было павлиньей фермы, никто в поселке павлинов не разводил, информации о том, что птицу похитили из городского зоопарка, тоже не поступало.
Когда настала очередь Леры и она твердой поступью вошла в маленький душный кабинет, капитан уже выглядел очень уставшим. Правда, услышав рассказ про подслушанный ею под окном маслодельни разговор, он слегка оживился, потер красные глаза под набрякшими веками и поинтересовался, известно ли ей, Лере, кто был собеседником Марины.
– Нет, – Лера огорченно развела руками. – Он говорил очень тихо, поэтому даже если это и был кто-то знакомый, я его по голосу не узнала.
– Но, судя по разговору, это был любовник Карпаченко, – Лера сначала не поняла, а потом сообразила, что это, должно быть, фамилия Марины.
– Я не была в курсе ее личной жизни, – довольно сухо ответила она. – Мы вообще были знакомы довольно поверхностно. Я знала, что она – мамина сотрудница и что мама ее ценит за исполнительность и организаторские способности. Она знала, что я – мамина дочь. Здоровались при встрече, и все.
Немного подумав, капитан встал из-за стола, шагнул к двери и довольно зычным голосом попросил войти в кабинет Татьяну Ивановну, бухгалтера усадьбы Зою Сергеевну, бабу Катю и смотрительниц залов.
– Кто из вас знал о том, что у Карпаченко был бурный роман? – спросил он, оглядывая пришедших. Все молчали.
– Я думаю, никто не знал, – первой откликнулась Татьяна Ивановна. – Марина очень закрытый человек. Была. Она никогда не делилась личными переживаниями.
– Как так? – удивился капитан. – Она же, как я понял, считала вас своей наставницей. Неужели никогда не говорила о своих чувствах?
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
