— Всегда, пожалуйста! — пожимаю я ее в ответ.
Голова налита чугуном и меня пошатывает.
Я добредаю до своей комнаты и меня сваливает на кровать. Подушка обнимает мою голову, позволяя ей расслабиться. Глаза смыкаются и я не собираюсь им мешать.
Глава 20
Я просыпаюсь, когда часы показывают далеко за полночь.
Они должны были уже вернуться!
Прайм должен был уже освободить моего отца!
Я натягиваю на себя куртку и лихо скручиваю волосы в хвост на затылке.
Пробежав с пару сотен метров, я спускаюсь вниз, где проход на площадку.
Слышу звуки голосов. Там ажиотаж. Перешептывания, громкие восклицания. Там явно что-то происходит. Мой шаг ускоряется и я перехожу на бег.
Из хладных сформирован круг, который охватывает лишь один из вертолетов. Вернулись все три машины, но они изрядно помяты и виднеются следы пуль, которые изрешетили их обшивку. Копоть окрашивает их носы, словно они прорывались через стены огня.
Меня не сразу замечают, а поэтому я долгое время не могу подобраться близко к центру. Лишь, когда Петро видит как я прыгаю, чтобы увидеть через толпу, и кивает Прайму, толпа парней расступается и дает мне дорогу.
— Надежда, мы пытались… — начинает Прайм и умолкает.
Его одежда сильно изорвана и пару рваных ран виднеется на его теле. Но они не опасны — я уверена в этом. Он насуплен и хмур. Тяжелое дыхание говорит о том, что он о чем-то сосредоточенно думает. Его мысли просто так не отпускают.
— Надежда, ты должна понять… — как-то слишком неуверенно пытается перенять инициативу оратора на себя Петро.
— Где отец? Где Линь? — пытаюсь я углядеть их из толпы вернувшихся. Их много, но все же, кажется, есть и потери.
— Они…
— Они там, — перебивает Петро, Прайм. Он указывает мне взмахом руки на одну из «вертушек». Там открыта кабина. Там кто-то есть.
Я несмело делаю шаг в сторону и заставляю себя посмотреть внутрь.
Первого я вижу Линя.
Он привален к сидению и тяжело дышит.
Его грудь представляет собой один сплошной огромный кровоподтек, который пестреет самыми разнообразными цветами. Руки все в грязи, смешанной с его собственной кровью и комья облепили их до самых плеч.
Он выглядит плохо. Его дыхание прерывистое. Он часто откашливается, чтобы прийти в норму. Глаза прикрыты: свет режет их ему.
Но он жив!
А вот отца рядом с ним нет.
— Прайм! — кричу я, не оборачиваясь. Я вижу то, что кто-то лежит внизу между сидениями, накрытый плотной тканью. — Прайм!!! — усиливаю я свой голос. Он дрожит: меня уже бьет паника.
— Я здесь, Надежда.
Он рядом.
— Ты говорил, что отец здесь.
— Я не соврал тебе. Он вот здесь, — указывает мне Прайм на брезент — мой самый страшный кошмар!
— Нет! — закрываю я глаза руками и отворачиваюсь.
— Ты можешь говорить что угодно, но это не изменит той реальности, что есть сейчас.
Я слышу Прайма. Слышу того, кто обещал мне и не сдержал свое обещание.
— Я тебя ненавижу!!! — кидаюсь я на Прайма, достигая своей цели — мои руки смыкаются на его мускулистой шее. — Я тебя уничтожу!
— Выслушай меня! Прошу тебя, Надежда! — пытается он остудить мой пыл. Парочка его сподручных уже рядом и готовы оттащить меня. — Нет! Никому не подходить! Они делают шаг назад. Моя хватка только усиливается.
И я, и Прайм знаем, что я могу просто сжечь его, заставив кипеть кровь под кожей.
— Надежда, он решил спасти его и… Нам был отдан приказ… я не мог ослушаться того, кто спас меня когда-то, подарив шанс на свободную от камер и лабораторий жизнь! — пытается оправдаться Прайм.
Он держит мои руки, не давая мне их сжимать сильнее. Я знаю, что ожог уже на его коже. Еще немного и жар проникнет под нее, запуская необратимый процесс.
— Стой, Надежда! Остановись! — подбегает к нам Вуд.
— Уйди! — реву как раненный зверь, что не видит больше выхода, как напасть на противника — он загнан в угол.
— Послушай меня внимательно, — не отступается он от своего. — твой отец был обречен. В его теле запредельная доза адреналина!
— И что это значит?
— Отпусти Прайма и я попытаюсь тебе и все остальным все разъяснить.
Приходится разжать свои руки. Кровь отпечатывается по моим ладоням, вырисовывая их рисунок кожи. Шея обожжена, но он будет жить.
Прайм кашляет, хватаясь и тут же убирая руки от пораженного участка тела. Он никому не разрешает подходить к себе, чтобы помочь. Кажется, он думает, что это его наказание. Что ж… так лучше.
— Объясняй! — требую я у Вуда. От его слов зависит многое.
— Как я тебе говорил, температура хладного меньше, чем у обычного человека. Сердце не нагревается и кровь течет гораздо спокойнее по венам. Я предупреждал, что и «умы» Ксандера ломают голову над головоломкой с твоей способностью. И кажется, — волнуясь, запинается он. — они нашли отгадку. Адреналин!
— Подробнее, — выступает вперед Прайм.
— Большая доза адреналина способна разогнать сердце, повысить давление и заставить температуру повысится до рекордных пределов. Тело, что не привыкло к таким внутренним процессам, сгорит моментально — оно постареет в разы за несколько минут, — старался донести до всех эту важную информацию Вуд. — А если дозу повысить в сотню раз и сделать ее концентрированной, да зарядить ее автоматы, то…
— Будет получено идеальное оружие для уничтожения хладных!
— Верно, — кивает головой парень, соглашаясь с Праймом. — И это уже будет не газ, от которого можно убежать или закрыться. Точный прицельный удар в любую точку тела и все! Потом только ожидание того, когда зверь сам упадет, извиваясь в смертельной агонии.
— Они нашли наше слабое место!
— И показали его нам, — с грустью в голосе добавляет Вуд. — Но у нас есть она, — смотрит он теперь в мою сторону. Я же словно нахожусь в психоделическом кошмаре, который все никак не может закончиться. Все отдается эхом, а движения слишком медлительны.
— И что это значит?
— Ее способность адаптации как к человеческой температуре, так и к температуре хладных. Ее органы перестраиваются и начинают работать в нужном режиме. Она — хамелеон!
Все замолкают. Я могу ощутить их взгляды, все до единого, на себе. Они как в самый первый раз разглядывают меня. Такая я для них в новинку. Как и для себя самой.
— Непобедимая сила.
— Верно, Прайм. И Ксандер хочет либо стать таким же, либо взять ее под свой контроль. Разум — штука коварная и непостоянная.
