Книга Призраки не умеют лгать - Анна Сокол

Бабушку предали земле ранним утром. Действо, устроенное в угоду толпе и на радость журналистам, не вызвало у меня никаких чувств.

В ту ночь, когда Гош привёз меня обратно в Ворошки, оставив едва пришедшего в себя отца в больнице Малозереца, когда я не знала, что будет, не знала, что было, и не могла ответить внятно ни на один вопрос псионника, мне позвонили.

— Алленария Сергиевна? — спросил молодой голос.

— Да, — ответила я.

И это было единственным членораздельным словом, которое мне удалось вставить в разговор.

Девушка трещала как заведённая, легко переходя от упрёков к воодушевлению. Марию, так звали собеседницу, назначили координатором похорон, и девушка была озадачена, почему ближайшая родственница, не связалась с ней. Имперская служба контроля взяла на себя расходы на погребение. Всё было уже спланировано, расписано и оплачено.

Нирре Артаховой была оказана честь быть погребённой с первыми лучами солнца. Так сложилось, из века в век мы хоронили своих мёртвых на рассвете. Раньше люди верили: если предать тело земле до начала дня, ушедший не вернётся. Несколько столетий и развитие пси — науки не оставили от этого заблуждения камня на камне, но оставили нам традицию. Быть погребённым на заре считается хорошим тоном.

Следуя указаниям Марии, я уже через полчаса была в Вереево, где приземлился самолёт с коллегами бабушки и её телом, а ещё через два часа стояла на холодном воздухе продуваемых со всех сторон Ворошков. Народу съехалось предостаточно. Чиновники и депутаты, которым полагалось находиться здесь по долгу службы. Псионники, чей долг был несколько иным. Официальный представитель императора, произносящий речь. Священник, ведущий службу. И многие другие. Море лиц, не выспавшихся и бодрых, любопытных, брезгливых и отрешённых.

Вспышки фотоаппаратов журналистов высвечивали людей, выглядевших в сером нарождающемся утре едва ли лучше блуждающих. Мы все призраки в этот час, в это мгновение, когда ночь уже отступила, а день ещё не начался. Солнце ещё не сорвало мутную предрассветную плёнку с пробуждающегося мира. Час перехода. Час небытия.

Речь я произносить отказалась. Хватило и стояния в первом ряду, на шаг ближе к гробу, чем все остальные. По протоколу рядом должны стоять родители, но их не было. Бабушку одели в один из лучших деловых костюмов, а лицо прикрыли плотной вуалью. Сколько я ни отводила глаз от полупрозрачной ткани, он, словно приклеенный, возвращался обратно. Искала, и одновременно боялась увидеть это.

"Штырь вошёл в правый глаз и прошёл насквозь"

К разочарованию репортёров, мои глаза так и остались сухими. Статьи наверняка разразятся противоречиями. Ктото назовёт меня сильной, другие не удержатся от намёков на наследницу незаконно добытых миллионов, которая не смогла даже изобразить скорбь. Чего ж сразу не миллиардов, зарытых в саду под старой яблоней?

— Мы живы, пока о нас помнят. Живите. И помните, — священник закончил службу традиционным напутствием.

Блуждающий, действительно, может существовать лишь до тех пор, пока жив хоть один человек, хранящий его в памяти. Тот, кто его знал, кто любил или ненавидел, дружил или враждовал, тот, кто был частью жизни умершего. Будь наш мир устроен по- другому, призраков стало бы намного больше, чем людей, и мы исчезли бы просто как вид.

Я кивнула рабочим. Молчаливо внимающие люди зашевелились, зашептались, переминаясь с ноги на ногу. Двое мужиков в чёрных костюмах закрыли гроб и деловито вколотили в крышку пару гвоздей.

Зачем? — чуть было не спросила я. Они, что, её боятся? Боятся, что Нирра выберется оттуда?

Мужчины взялись за концы чёрных лент и приподняли гроб над вырытой в рыже — бурой земле ямой. Небо на востоке едва заметно посветлело. Вот — вот оно насытится лазоревым цветом первых лучей и верхний край раскалённого диска солнца сотрёт серый цвет, раскрасив землю.

Но бабушка этого больше не увидит.

Ленты зашелестели, деревянный ящик быстро опустился вниз, мягко стукнувшись о дно ямы. Я зачерпнула ладонью размокшую грязь и бросила на красную крышку. Глупый, неизвестно откуда берущий начало ритуал. Желание живых "сделать, как положено", предназначенное для успокоения собственной совести, для возврата последнего долга, даже если ты никогда ничего не занимал.

Вот только мёртвым всё равно.

— Буду помнить тебя. Всегда, — мой шёпот был еле слышен.

Я отошла в сторону, чтобы людям было удобнее скидывать новые и новые комки грязи, а потом подходить с притворно участливыми глазами и монотонными соболезнованиями.

Мне было безразлично. Никто не сможет больше сожалеть о бабушке, чем я.

Они подходили и уходили, иногда трогали за руки, иногда смущённо топтались на месте. Целая вереница незнакомцев.

Нирру Артахову похоронили на Аллее Славы, среди других героев империи. Престижнее было только в императорских усыпальницах. Вот бабушка бы посмеялась, если б могла.

— Лена, — Илья Лисивин подошёл последним.

Глаза, как и у многих, скрыты тёмными очками, от этого казалось, что передо мной стоит незнакомец. Зачем вообще чтото говорить, когда слова, как крупные куски, застревают в горле? Я подалась вперёд и сильно, как в детстве, прижалась к человеку, искренне скорбящему по Нирре.

— Лена, — твёрдые руки неловко обняли меня в ответ.

— Ей плохо? Вон там беседка, — Мария тотчас оказалась рядом. — Медицинская помощь нужна?

Я замотала головой. Ничего не хочу видеть, ничего не хочу слышать.

— Ну, тогда, Алленария Сергиевна, просто передохните, у нас ещё поминки.

Я кивнула, понятия не имея, смотрит девушка или нет. Илья Веденович тоже промолчал. Так, неловко сцепившись, мы и побрели.

Сегодня нелёгкий день. Я уже осознала смерть бабушки. Осознала и оплакала. А псионник? Сомневаюсь, что он мог позволить себе такую роскошь. Нет ничего хуже отсроченной боли.