Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
«Ты голоден?» – спросила она; сразу на «ты», хотя мы только переписывались.
Круглое, очень красивое лицо, с ещё юным, девичьим, доверчивым выражением глаз, заплетённая, почти до пояса, чёрная коса – так редко сегодня увидишь такое. Лёгкий, словно восточный акцент, пухлые губы: если в таких губах увидеть мягкую ягоду, то может закружиться, поплыть голова.
Днём случилось несколько встреч, какие-то люди, улыбки, новые рукопожатия – но что способно отменить память об этих утренних холодных пальцах, этой щеке.
Днём вы обедаете вместе, хотя она сразу предлагает: я подожду, у меня есть несколько звонков, – нет-нет, отвечаешь ты, потом звонки, просто посиди со мной, – вот, другое дело, – она наконец снимает пальто, ей помогает официант, платье на ней сидит отлично, вас провожают в совершенно пустой зал, вы садитесь у окна, – вина? – говоришь ты, – съешь что-нибудь, – предлагаешь ты, – морские гребешки, ты пробовала? – она пробует то, что ты ей предлагаешь.
Вы говорите о несущественном, о таком малом, но где-то прошла трещина посреди материка, или ледника, и откололась живая почва, и поплыла куда-то сама по себе, и где-то над землёй, в тревожном небе, сгущается влага, сгущается электричество.
К вечеру, уставшие, вы едете в такси рядом, плечом к плечу, и после какого-то твоего замечания она смеётся так, как, наверное, смеяться не принято: потому что – этот рот, эти белые зубы, этот язык – это всё вдруг становится видно, откровенно, бысстыдно.
На выходе из машины она вдруг становится чуть печальной; ну что, пришло время расставаться, она идёт проводить тебя в номер, хотя у тебя нет сумок, едва ли ты можешь потеряться, ты умеешь различать цифры, ты смог бы сверить число на своей электронной карточке и на двери номера, – «Вот…» – говорит она, заходя, как будто кто-то сомневался, что в номере есть всё, чему положено быть: кровать, лампа, зеркало, дверь.
Ты закрываешь дверь: щёлк.
Теперь та часть её и твоей жизни определённо будет – прошлой, будто бы отрезанной большими ножницами.
Любая эта встреча имеет все шансы, или очень многие шансы, или некоторые шансы приживиться, прикипеть, – потому что всё раскалено, всё течёт, всё расплавлено, – и к утру, или даже через час, в застывающем металле остаётся твой коготок.
Ты можешь безболезненно вырвать его – у тебя вырастет новый, её ранка тоже зарубцуется, – до какой-то поры всё лечится, – а можешь нет, не извлекать.
Потому что эта искренность, это доверие, этот восторг: разве возможно предать, забыть – разве ты заслужил такую щедрость, чтоб не отблагодарить за неё? А чем ты можешь отблагодарить – наверное, снова воспользоваться этой щедростью?
Или новой, другой щедростью?
Ты заявился в этот ресторан с друзьями, под вечер, разгорячённый и весёлый настолько, что мог показаться бешеным: и она, уже другая она, но столь же невыносимая, несносная, неизвестная, сидела там – самое смешное, что её приятель тоже был с нею, но ты же не ослеп, ты же сразу заметил, что они сидят через стол, и он время от времени бросает на неё короткий взгляд, а во взгляде и обида, и надежда, и жалоба, и желание повелевать, – но он совсем малолетка, пальцы длинные, грудная клетка недоразвитая, челюсти слабые, подбородок подрагивает, шея держится на двух птичьих жилах и ломком позвоночнике, – ты сразу забираешь у этого стола всё: внимание, право на первое слово, право на второе слово, право на третье слово, право на тему, право на заказ всего того, что ты хочешь заказать, разлить, зажарить здесь же, на глазах у всех.
Ощущение собственной силы настолько переполняет тебя, что ты ничего уже не замечаешь вокруг, и официанты, едва ты взмахиваешь рукой, подходят только к тебе, а этот, на двух птичьих жилах, вскрикивает, вскрикивает, а к нему не идут вовсе, он машет рукой, как утопающий – а тебе даже не надо вставать ему на голову, чтоб он пошёл ко дну, ему осталось быть – минуту.
Ты – ни о чём таком даже и не думая, уже знаешь, что круговорот влечёт всё вокруг тебя, – даже этот, покрытый белый скатертью, стол с недопитым коньяком и железными блюдами, где отражаются дурацкие лица твоих знакомых и товарищей. Все предметы и персонажи идущего вечера уже попали в бурун, но только ты выхватишь то, что загадал, из пузырящейся воды.
Едва ли не насвистывая, идёшь в туалетную комнату, – поднимаешь там крышку, обрываешь салфетку, застёгиваешься, – самым смешным оказывается то, что в этом помпезном ресторане общая прихожая в туалетные комнаты – с огромным белым зеркалом, белыми раковинами, белыми кранами, – и оказывается, что она, с этой своей мальчишеской причёской, с этой своей совсем не мальчишеской, но тонкой и юной фигурой, – она встала и пошла за тобой, через минуту после того, как ты поднялся, и теперь, крепко опираясь руками о раковину, нагибает голову и пьёт из-под крана, – не очень многим женщинам в мире пошло бы это, но ей оказалось к лицу, к осанке, – когда ты подходишь, она, очень быстро, быстрее взмаха крыла маленькой и быстрой птицы, взглядывает на тебя в зеркало, всё понимает – даже быстрее, чем ты сам, – тут же складывает на краю раковины руку на руку, как ученица, – пальцы сырые, успеваешь заметить ты, ногти покрашены бесцветным лаком, успеваешь заметить ты, – а сверху на руки кладёт свою голову, упираясь в руки острым подростковым подбородком.
Лицо её бесстрастно. Словно она ничего такого не имела в виду. Просто минуту назад закрыла на мягкий замок белую дверь сюда.
Всё в моей жизни – не многое, а всё, – служит зримым и незримым поводом для того, чтоб это случилось, а потом – следствием того, что это произошло.
Просыпаясь каждое утро, если я просыпаюсь один, а я стараюсь просыпаться один, я делаю что-то со своей жизнью, с самим собою, со своей, например, работой, – но вместе с тем, никакой другой цели у меня нет, кроме одной.
Меняются времена года, но я их различаю не по осадкам или температуре, а по тому, сколько завязок, шнурков или молний я обнаружил на этот раз.
Кажется, уже ноябрь.
Я не веду счёт, я никому не обязан отчитываться: если я забываю имена – я их забываю, если я их помню – я их помню, впрочем, имён слишком мало, они скоро кончаются, а потом часто повторяются, и я вспоминаю только эти самые неприметные жесты – рука на руку, бесцветный лак на пальцах, или самые маленькие слова: например, «Вот».
Это как разноцветные камушки, привезённые из путешествия: ты держишь их и чуть ворошишь в ладони, и создаётся такой звук, словно одна птица тихо уговаривает другую птицу.
* * *
Не надо меня уговаривать.
Все решения приходят сами. Я не опережаю ситуацию – я иду за ситуацией, след в след. Никакой интуиции – просто идёшь за ситуацией и не думаешь ни о чём другом.
Просто идёшь. Никогда не спешишь.
Потом ты оказываешься внутри ситуации.
Потом ситуация идёт за тобой.
Однажды то, что называется бесстрастным словом «политика», заменило мне всё остальное.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
