Ад. Ад был серым и заледеневшим. Ад в глазах, которые внимательно смотрели на него.
– А теперь идемте, мессир доктор, нам здесь больше нечего смотреть[161]. А я должен вернуться в прекрасный город Беллем.
– Чтобы исполнять свои обязанности.
24
Цитадель Лувр, Париж,
октябрь 1305 года
Мессир Гийом де Ногарэ с задумчивым видом заканчивал свой скудный ужин. Он разрешал своему молодому служителю зажигать в рабочем кабинете яркий свет, хотя даже такие незначительные удобства вызывали у него раздражение. Королевский советник находил некоторое удовольствие в маленьких ежедневных неудобствах: невкусная еда, не дающая насыщения, влажный холод в комнатах, краткость отведенных для сна часов. По правде говоря, речь шла вовсе не о стремлении к умерщвлению плоти; это была некая форма гордости, побуждавшая его отвергать человеческую природу. Он был надо всеми, более дисциплинированный, более сдержанный, более требовательный к себе самому. Ногарэ испытывал беззлобное презрение ко всем этим придворным, которые обжирались и напивались только для того, чтобы рухнуть на постель и проспаться. Все эти дворяне, дворянчики, буржуа, очарованные мишурой, бантами и драгоценностями, украшавшими их слуг и даже собак, не говоря уже о вышитых мундирах и оружии – если последние у них были.
Ну да! Так устроен мир, и он не в силах его изменить, тем более что эти причуды оказывали ему поистине бесценные услуги. Прилагая все усилия, чтобы жить широко, зачастую тратя больше своего состояния, некоторые пробовали обратить в деньги плоды своего любопытства и бестактности, которые иногда оказывались полезны для Ногарэ. Советника интересовали слухи, распространяемые в прихожих, сплетни в кулуарах. Ногарэ много обещал, правда, довольно туманно, к тому же всегда благополучно забывал о своих словах и всегда делал изумленный вид, когда кто-то из обманутых в своих ожиданиях имел безрассудство настаивать на своем.
Он оттолкнул миску из-под супа, которую заботливо вычистил, не потеряв ни капли.
Что же делать с этим Эмилем Шаппом? Так же тонко и незаметно поощрять, чтобы тот и дальше шпионил за его высочеством де Валуа? Эта мысль представлялась ему довольно привлекательной, так как там у него не было других соглядатаев. Учитывая все эти обстоятельства, Гийом де Ногарэ читал в человеческой душе так же легко, как и в книге, особенно если речь шла о запятнанных душах. Шапп принадлежал к той странной породе изменников, которые не выносят своего бесчестья и низости и предпочитают лгать самим себе, выставляя свой презренный расчет в более благоприятном свете. Несмотря на то что советник не испытывал особого уважения к монсеньору де Валуа, он признавал того не самым плохим господином. Во всяком случае, разве он не предложил Шаппу то, на что тот надеялся? Другими словами, в подобной ситуации маленький Эмиль[162]выкинул бы с ним тот же малоприятный фортель, что и с братом короля. В глазах мессира Ногарэ подобные ему обладали замечательным качеством: предсказуемостью.
Стук в высокую дверь кабинета прервал эти размышления, которые одновременно забавляли его и вызывали раздражение.
Вошел привратник и объявил, что некий только что прибывший тамплиер настаивает на аудиенции, не сообщив, что ему нужно. Во всяком случае, учитывая желание Филиппа Красивого укротить Орден тамплиеров, этот визит был интригующим.
В кабинет вошел высокий мужчина, худой и мускулистый. Ногарэ мысленно отметил, что в каждом движении посетителя чувствовалась некая элегантная сила. Вошедший поклонился и представился:
– Гуго де Плисан, рыцарь Ордена тамплиеров, к вашим услугам, мессир советник.
На вид ему едва исполнилось двадцать пять лет, светлые волосы до плеч: прекрасный образчик сильной породы. Ногарэ выдержал взгляд до странности голубых глаз, ожидая, что будет дальше. Он не пригласил собеседника присесть, рассудив, что если разговор пойдет не по тому руслу, так его будет гораздо легче выпроводить.
– Мне известно, что вы не располагаете лишним временем, поэтому прошу вас позволить мне сразу перейти к сути. Надеюсь, что мои бессвязные и, может быть, малоправдоподобные речи не окажутся особенно докучливыми.
– Говорите, – ответил, насторожившись, Ногарэ.
– Мессир, умоляю вас поверить, что мое единственное желание, единственная цель – это спасти мой орден от гибели или даже худшего. Я не питаю никаких иллюзий: епископ не жалеет прекрасных обещаний и опирается на нашего гроссмейстера Жака де Молэ. Но он оставит его, чтобы избежать немилости, как только эта поддержка станет неприятна королю.
В самом деле, начало разговора получилось достаточно резким…
– У короля нет никакого желания распускать ваш воинствующий орден, но он желает внушить ему немного… уважения, – солгал Ногарэ.
Эти слова были встречены тонкой недоверчивой улыбкой.
– Молэ намерен упорствовать до безрассудства, чтобы сохранить неприкосновенность и самостоятельность Храма, разумеется, оставаясь во главе его, – возразил рыцарь.
– Присаживайтесь… Плисан, говорите? Вы набросали достаточно точный портрет де Молэ. Значит, именно поэтому вы так настойчиво просили о встрече со мной? – нетерпеливо подытожил советник, побуждая своего собеседника двигаться дальше.
– Позвольте почтительно не согласиться с вами, мессир. Я немного знаю Молэ: он доблестный воин, но вместе с тем упрям и высокомерен. Он никогда не уступит и в случае необходимости не остановится перед тем, чтобы увлечь моих братьев к гибели. Этого я не могу допустить. Я долго размышлял, взвешивал все «за» и «против». И, как уже говорил, надеюсь спасти свой орден от той ужасной судьбы, которую предчувствую.
– И как же?
– Оказав вам помощь, если вы ее примете.
– Что я слышу?! – всокликнул пораженный Ногарэ.
Орден, который основали тамплиеры, был почти тайным, и его братья не имели обыкновения предлагать помощь или принимать ее от посторонних.
– Признаю, это звучит более чем удивительно, – улыбнулся Гуго де Плисан. – Все объясняется моим беспокойством и почтением, которое я испытываю к своим братьям. Если понадобится обмануть Молэ, чтобы спасти нас всех, пусть так и будет.
– И вы предадите своего гроссмейстера, чтобы понравиться королю? – осведомился Ногарэ, делая отчаянные усилия, чтобы скрыть свое удивление.
– Слово «предать» мне кажется чрезмерным, и вовсе не потому, что я ищу слова помягче. Тем более что в данном случае это именно Жак де Молэ готов предать свой орден и доверие, которое мы ему оказали.
