Мы с Марго ходим по тесной квартире, не подымая глаз друг на друга. Полный автобус туристов из России и Казахстана перевернулся на горной каталонской дороге. Есть тяжело раненные, экскурсоводша погибла – стояла в проходе между кресел. Должна была ехать наша Алла… в последний момент прибежала напарница и попросила поменяться рейсами. Я уже выбросил в реку черное портмоне с железными шариками, положив в него по бедности одну долларовую бумажку. Кошелек в воде открыл пасть и выплюнул мокрый доллар. Зеленый, тот плыл по теченью, а я стоял смотрел. Хотел отвернуться, уйти – не могу.
Всё могу – сказало злато. По крайней мере, за компьютером. Своего без пяти минут тестя Льва не то Леонида тоже вмонтирую в гроб. А кто стер виртуальные похороны Аллы Гореигоревны? Раечка? Двенадцать лет как из пя уволена, дальше роботрона не пошла. Люба сюда не вхожа. Всплакнем однако: хороним Льва-Леонида.
С утра весь мир против меня ополчился. Марго вылила мне в колени содержимое чайника Тефаль. Спасла открытая книга «Москва-ква-ква», лежавшая на мне, точно защитный коврик при облучении онкологического больного. Аксенов размок, струя благополучно стекла на пол, а я отделался легким шоком. Возле метро «Площадь Ильича» на меня наехал (в буквальном смысле) темно-красный джип. Он угрожающе посигналил фарами, резко вильнул, выбросился на тротуар, будто кит на отмель, и загнал меня в узкую щель между ларьками. Хорошо – я пролез. Сильного моего похуданья безликий рок не учел. Я выбрался с другого торца и заторможенно чистил рукав. Задержался совсем немного, но поезд мой остановился в тоннеле надолго. Потом оказалось: в идущем перед нами составе взорвалась бомба – первый вагон, куда я всегда сажусь. Опять судьба чуть-чуть промахнулась. Почти полчаса тупо стоял за справкой о задержке, и в результате опоздал как следует. Глазами постороннего смотрел на свое непригодное для занятий рабочее место – двое рабочих приводили его в порядок: пятнадцать минут назад сорвалась тяжелая полка с рукописями, сшибла подлокотник кресла. Справку шеф не глядя бросил в корзинку. Домой я шел без приключений. Должно быть, то, что жаждало моей смерти, убедилось в малой ценности жизни лично для меня на данный момент. Марго выглядела немного получше – и на том спасибо.
Началось на той неделе. Люба была на работе, Женя сидел за компьютером, я подметала пол. Вдруг метла просунулась мне промеж ног, завернув подол. Я бросила ее на пол – она опять за свое, и так до трех раз. На стук вышел Женя, утихомирил взглядом метлу, взял зонт с длинной ручкой, помахал мне – и за порог. Даже компьютер не выключил. Тот подмигнул и показал несколько фотографий. Женщина лежит в гробу, а вокруг все смеются. Я посмотрела с осужденьем – снимок исчез, метла же смирно пошла сама пол мести. Меня это не удивило: метет – и пусть метет.
Послал Алле в Испанию робкую СМСку: приезжай пораньше. Беспокоюсь? беспокоимся? беспокоюсь! несколько раз менял, пока послал. Ответила не так как надо: ты что ли будешь деньги зарабатывать. Я оставил ее в покое – судьбу не переспоришь. Не получается… не умею.
Умею что угодно. Вот, смонтирую Аллу Игроигоревну со Львом Тигранычем – пусть она его гладит по головке. Себя пока с Любой. Во всяком случае – с любовью. Love forever.
Тоже мне выдумал… приезжай пораньше… еще не хватало. В кои-то веки выбралась. Хоть три месяца пожить по-человечески… не видеть его постной рожи… посмотреть на красивых мужчин… это лучше, чем на пальмы… пальмы и в оранжерее есть. А снаряд в воронку от другого снаряда не попадает… и поэтому знаю – со мной ничего не случится. Ни в каком смысле. У испанцев такие густые волосы, когда возьмешь голову в охапку… Левушкины мягче. Я сама прозвала его Львом, кода была любовь. Не помню его волос на ощупь… забыла.
Я что ли буду зарабатывать деньги… я их нахожу, и всякий раз пугаюсь. Снег выпал по своему обыкновенью неожиданно и для первого раза совсем немножко: к подошвам прилипало – оставался пустой асфальт. Я нечаянно поддал ногой пухлый бумажник – опять черный, плохой кожи, с молнией. Поднял и открыл раньше, чем сработала защита. Российские тысячерублевки… много… и я купился. Что за них потребуют? кого заказали? даже думать боюсь.
Не боюсь ни Бога ни чёрта. Отженю от себя Любу – давно пора – и объединю в кадре с лысеющим Львом. Вашим добром вам же челом. Пристроюсь у Раисы Сергевны на диване. Пожалоста – стер остальных со мной сидящих, ширму к себе придвинул, с цаплями и пионами. Заплачу четыре тыщи за койкоместо: легко заработал перепродажами в интернете – подключился без Раечкина ведома. Всю ночь в сети, днем отсыпаться. И пусть они там за стеною в доску расшибутся… мне даром не надо… проехали. Всю любовь – компьютеру.
За что он меня так? мы же не ссорились. Сталкиваемся в коридоре – кланяется, дает дорогу: проходите, Любовь Петровна… что я ему сделала? Было и прошло и снегом припорошено.
Позвонила Раиса Сергевна: Люба отравилась… даже скорую не вызывали – нет регистрации. Выхватил из картонной коробки с книгой «Архитектура северной Руси» проклятые деньги, поймал такси. По дороге звонил однокласснику – больничному врачу. Сошлось и обошлось… осталась жива. Парень заглядывал в комнату, где давно не живет, охал и ахал: почему? Через сутки я снял – очень дорого – однокомнатную квартиру поблизости. Чем станем платить, когда кончатся эти тысячерублевки? И не дай Бог найти еще.
Конечно, маленькую комнату я сдала – мужу и жене из Приднестровья. А этот у меня за ширмой. До позднего рассвета за компьютером, потом отвалится и спит до ранней темноты – компьютер отключится автоматически. Отстряпавшись, сажусь взглянуть, как он там прикололся. Еще при Любе виртуально вогнал Леву в гроб, я стерла. Не сразу заметила себя на метле – удалила. Приходится самой подметать, зато от греха подальше. Проваливаемся в декабрьскую тьму, точно в яму… не отчураться.
Я проснулся один в квартире – смеркалось. Вошел в комнату приднестровцев Иры и Славы. Всё переменилось здесь… и те вещи, что остались, обо мне не помнят. Нашел под столом трехлитровую банку с домашним вином, отхлебнул. В сравненье с бутылочным – как парное молоко по отношенью к долгоиграющему. Отпил еще и еще… ноги повели меня в архаический пляс, руки пошли куролесить. Пока окончательно не впал в вакхическое безумье, сел поскорей за компьютер и смоделировал Льву Леонычу молодое лицо – пусть Люба его любит. За мои будущие увлеченья! а в баночке всё меньше и меньше. И Марго – Марго я нечаянно стер… ни на одной фотографии больше ее нет… лобастой, с удивленно поднятыми бровями. И в корзине нет – мистика!
Не был у себя четверо суток. Зашел вечером, чтоб тут же убежать. Марго шибалась о стены, не задавая вопросов. У меня на подушке лежала новая маска – я надел ее. Пряча под лужковской кепкой молодое, счастливое лицо, выбежал на сухой снежок – и к Любушке. Влетел, глянул в зеркало: лицо новое, а кепка старая, чужая. Снял – рваная подкладка, и сыплются из-под нее непривычные евро в крупных купюрах. Вышла она, назвала непривычно: Леня! Мне ничего не оставалось, как сосчитать и оприходовать, что чёрт послал.
Пятого января прилетаем… не хочется… праздновать бы и праздновать цыганское Рождество. Чуть похудеть (уже не успею), надеть юбку фламенко и туфли с увесистым каблуком: бить по дощатому полу. Мне дают тридцать… кабы не взрослая дочь. Хошь не хошь – пойду за подарками. Марго опять одна… забрал бы ее кто. Ленечка, грех жаловаться, у меня под каблуком… но что касается генов – надо было рожать от Кирилла: не выросла бы дочь ни рыба ни мясо, и вообще сын получился. Опять не ответила по сотовому… распускает себя… смотрите все, какая я несчастная. Леня, она со мной говорить не желает. Что??????
