— Как дела Джим? Давненько не виделись, — голос у Джона был грудной, низкий. Джим отметил, что его брат немало выпил.
Они поздоровались, сказали, что полагается говорить в таких случаях. Джон указал на Салли:
— Она очень миленькая, правда?
— Да, она мне нравится. Жаль, что Боба нет.
— Ты, наверное, хочешь его увидеть?
Интересно, знает ли Джон о нем? Братишка у него проницательный и наверняка помнит, сколько времени Джим проводил с Бобом, когда они были мальчишками. Но достаточно ли этого для подозрений? Или рыбак рыбака видит издалека? Джим улыбнулся про себя этой мысли. Говорят, такое часто встречается среди братьев. Он внимательно посмотрел на Джона.
— Что случилось? — спросил тот.
— Нет, ничего, просто задумался. Извини, я должен отнести Салли пунш.
— Смотри, как бы Боб не приревновал, — сказал Джон насмешливо своим грудным голосом.
— Почему ты так долго? — Салли была в настроении. — Я боялась, что ты меня бросил.
— Нет, я разговаривал со своим братом.
— Наверное, это так здорово — снова быть дома, — сказала Салли Форд.
С приближением дня обеда Джим все больше нервничал. Он отбрил мать, когда она посоветовала ему надеть пальто, а потом обругал брата. Авторучка Джона в ящике бюро протекла и оставила чернильное пятно на последней белой рубашке Джима. Поскандалив с братом, Джим вышел из дома. С бьющимся сердцем Джим постучал в дверь Мергондалей. Дверь открыл Боб.
Джим, как во сне, пожал ему руку. Он почти не мог говорить.
— Как ты, черт тебя возьми?! — начал Боб. — Давай заходи! Выпьем!
Он провел Джима в гостиную.
— Старики ушли куда-то обедать, а Салли наверху занимается с ребенком. Бог ты мой! Я так рад тебя видеть! Ты ничуть не изменился. Ну, рассказывай!
Когда Джим наконец заговорил, голос у него звучал хрипловато:
— Я в порядке, в полном порядке. Да и у тебя вид — дай бог всякому.
Боб и в самом деле выглядел неплохо. Джим был удивлен: он забыл облик Боба. Ему всегда казалось, что его представление о Бобе отвечает действительности, но, видимо, его память была эмоциональной, а не фактографической. Он забыл, какими темными были рыжие волосы Боба, забыл, что у Боба веснушки, что уголки губ чуть искривлены, а глаза синие, как воды северных морей. Только тело осталось таким, каким он его запомнил, — худощавым, стройным, широкогрудым. В форме он был хорош.
Они уселись перед камином. Боб забыл принести выпивку. Он тоже делал инвентаризацию. Интересно, все ли он помнит.
— Ты просто исчез, — прервал наконец молчание Боб.
— Кто? Я? Это ты исчез. Я тебе писал-писал, но мои письма тебя не находили.
— Ну, я не сидел на одном месте, как и ты.
— Мы оба не сидели на одном месте.
— А ты уже видел Салли, когда вернулся?
— На рождественском вечере.
— Ну, да. Забыл. Она же сама и пригласила тебя на обед.
— Она замечательная девушка, — Джим хотел, чтобы в этом с самого начала не было никаких сомнений.
— Нет вопросов. Я рад, что вы друг другу понравились. Ведь ты в школе ее толком и не знал, да?
— Не знал, но ты-то, помнится, с ней тогда уже гулял.
— Ну, а ты когда наконец женишься?
— И он туда же.
— Пока не собираюсь.
— Так ты, говорят, надумал вернуться домой насовсем?
Джим кивнул:
— Может быть. Ты ведь тоже будешь здесь жить.
— Все меня уговаривают. Похоже, я буду заниматься страховым бизнесом с отцом Салли. Все считают, что у меня получится.
— Но сам бы ты предпочел море?
Боб заерзал на стуле, закинул одну длинную ногу на другую, потом поменял их местами.
Понимаешь, я ведь уже почти десять лет в море и кое-чего добился. Нелегко мне будет перебраться на сушу. Но если Салли хочет…
— Она-то хочет, но ты нет?
— Нет, хочу, — сказал Боб вызывающе, даже с какой-то страстью. Потом сдался: — А может, и нет.
— А что плохого быть моряком? Особенно если зарабатываешь хорошие деньги? Почему Салли это не нравится?
— Ты ведь знаешь женщин. Им нужно постоянно тебя видеть. Она говорит, что когда меня нет, она не чувствует себя замужем.
— Выходит, ты здесь осядешь?
Боб с унылым видом кивнул:
— Осяду. Ничего, привыкну. Знаешь, мне даже хочется стать семейным человеком.
— Я тоже думаю, может, сюда переберусь.
— Вот было бы здорово! Как в прежние времена. Забавно, что я знаю почти всех здешних девчонок, а вот ребят, кроме тебя, почти совсем не знаю. Вот и будет у меня хоть один дружок в городе. В теннис будем играть.
— Да.
— Хотя куда мне до тебя. Ты профессионал, а я столько лет ракетку в руки не брал. Но было бы здорово снова поиграть, — в голосе Боба слышалось что-то ностальгическое, и Джим торжествовал: Боб обязательно вернется к нему. Так же легко и естественно, как пришел к нему в первый раз.
— Нам бывало хорошо вместе, — мечтательно сказал Боб, глядя в огонь.
Джим тоже посмотрел в камин. Да, так оно все и было, огонь костра и то настроение, которое он создавал — все повторится, он был уверен.
— Нам было хорошо вместе, — Джим поклялся, что первым не станет вспоминать о хижине.
— Мне иногда жаль, что мы тогда не поступили в университет, возможно море было ошибкой, хотя и приятной. Ведь ты уехал только потому, что уехал я, да?
— Это была одна из причин. Думаешь я… мы совершили ошибку? — Джим по-прежнему смотрел в огонь. — Нет, — сказал он наконец. — Мы сделали то, для чего родились. Для тебя естественно было стать моряком, для меня — теннисистом. Мы всегда были не похожи на остальных вокруг нас. Мы были немного шальные, вот и уехали. Этого здесь не любят. Правда, теперь мы возвращаемся.
Боб улыбнулся:
— Ты — единственный, кто понимает, почему я должен был уйти в море. Да, мы поступили правильно, но правильно ли мы поступаем, возвращаясь? Может ли человек вернуться и день за днем жить в том же самом доме, с теми же самыми людьми, возможно ли это?
— Не знаю, просто не знаю. Мне-то все же полегче — я могу учить теннису и здесь, а ты же не можешь стать сухопутным моряком. Сделай то, что подсказывает тебе сердце, — Джим думал не о том, о чем говорил.
Боб вздохнул.
— Никак не могу решиться.
Джим хотел ему помочь, но был не в силах:
— Подожди, может, чего случится. Всегда что-нибудь случается.
