Глаза Джен засверкали негодованием. Она забыла всякую осторожность, забыла, как ей пришлось раскаяться в том, что она однажды нанесла оскорбление этому человеку. Ирония Генри вывела ее из равновесия.
— Не судите по себе обо всех людях, мистер Алисон!.. Вальтер Фернов не похож на вас! — гордо ответила она.
Это уже было слишком! Этими словами Джен сорвала покров равнодушия, под которым до сих пор скрывала свои истинные чувства.
— Не похож на меня? — повторил Алисон. — Вы очень откровенны, мисс Джен. Я думаю, что в ваших глазах на земле нет человека, равного мистеру Фернову по уму и благородству души, ему вы, конечно, никогда не решились бы предложить то, что предложили мне. Не трудитесь возражать: я вижу, как одна мысль об этом заставляет вас дрожать от негодования. А мне вы, не колеблясь, предложили позорную сделку! Вы позволили себе обратиться к Алисону как к какому-то ростовщику, который отдает за деньги свою честь и свою совесть. Клянусь Богом, вы дорого поплатитесь за нанесенное мне оскорбление! — с прорвавшейся страстью воскликнул Генри.
Джен отшатнулась и удивленно смотрела на Алисона. Она никак не ожидала такой реакции на свое предложение. Генри схватил со стола бумагу и злобно смял ее.
— Этим жалким кусочком бумаги вы хотели купить себе свободу, а мне выразить презрение, заплатив за нее деньгами. Вы всегда видели во мне лишь коммерсанта; возможно, что расчет отчасти и руководил мною, когда я просил вашей руки, но очень скоро я отбросил в сторону всякие денежные соображения. Я полюбил вас, Джен, полюбил до безумия, и, чем холоднее вы были ко мне, тем пламеннее я любил вас. Все это длилось до тех пор, пока тот голубоглазый немец не встретился на вашем пути. Тогда я возненавидел вас обоих. О моем разговоре с Ферновом вы знаете лишь с моих слов, но вы и не подозреваете о том, что произошло между нами в ту ночь, когда умер ваш брат. Я чуть не сделался убийцей Фернова после того, как он отказался драться со мною на дуэли. Мои денежные расчеты были так велики, что я забыл ради них и честь, и будущность, и даже собственную жизнь. Подумайте, Джен, делается ли что-либо подобное из-за денег? Вы представляете себе, чем вы были для меня и почему я так боюсь потерять вас. Я знаю, что не могу надеяться на счастье, я знаю, что в моем доме меня ожидают адские муки, но никакая сила на свете не в состоянии разлучить меня с вами. Я не откажусь от вас ни за какие миллионы, я отдам все свое состояние до последней копейки, но не верну вам вашего слова.
Генри разорвал бумагу в клочки, бросил на пол и, тяжело дыша, подошел к окну.
Джен застыла, ошеломленная этим взрывом страсти, которой меньше всего ожидала от Алисона. В первый раз она увидела его в истинном свете и почувствовала стыд за всю ту боль, которую причинила ему. Однако вместе с этим в ее душе проснулся луч надежды. Она знала, что женщина всесильна над тем, кто ее искренне любит.
Генри почувствовал легкое прикосновение к своему плечу и быстро обернулся; перед ним стояла новая Джен. Выражение презрения и упрямства исчезло с ее лица; она низко склонила голову и, робко опустив глаза, сказала извиняющимся тоном:
— Генри, простите меня. Я виновата перед вами; я не думала, что вы способны так любить.
Генри отшатнулся; он догадывался о том, что будет дальше. Он нахмурился, на лице застыло выражение холодной решимости.
— Довольно признаний! — резко заметил он. — Еще раз прошу вас, мисс Форест, назначить день нашей свадьбы. Я жду от вас немедленного ответа.
Джен продолжала стоять, опустив глаза. Вдруг она положила обе руки на руку Алисона и воскликнула с мольбой:
— Генри!
Он посмотрел на нее с удивлением.
— Генри, вы предложили мне ужасный ультиматум и под страшной угрозой принудили подчиниться вашей воле. В ваших руках находится жизнь Фернова и моя будущность. Генри, ради бога, освободите Вальтера от его обещания и верните мне свободу.
Быстрым движением Алисон освободил свою руку из рук Джен и воскликнул:
— Что означает ваш тон, мисс Форест? Вы думаете этим способом поколебать мою решимость? Неужели из всего сказанного мною сейчас вы сделали заключение, что я могу разыграть сцену великодушия и повести вас к вашему избраннику? Молчите, не говорите больше ни слова, иначе я не ручаюсь за себя.
Грозный вид Алисона не устрашил Джен. Она знала теперь свою силу и не боялась Генри.
— Я не предлагаю вам больше своего состояния, — тем же покорным тоном продолжала она, — я вижу, что вас нельзя ни купить, ни заставить силой что-нибудь сделать, а потому я умоляю вас, Генри, для своего и моего счастья освободите меня от данного вам обещания.
И Джен опустилась на колени перед Генри; ее голос дрожал в нежной мольбе, большие темные глаза, полные горячих слез, не отрывались от его лица. Она вся преобразилась, бесконечная мягкость и кротость сквозили в каждом ее движении. Такой Генри еще ни разу не видел ее, только теперь он по-настоящему понял, кого теряет.
— Вы у моих ног, Джен! — воскликнул он. — Я мог бы торжествовать, если бы не знал, кому я этим обязан. Мисс Форест скорее умерла бы, скорее согласилась бы всю жизнь страдать и терпеть, чем решилась о чем-нибудь попросить. А когда речь идет о его счастье, о его будущем, можно решиться на какое угодно унижение. Ради него можно позабыть о гордости и молить на коленях о пощаде. Ради себя вы не сделали бы этого, Джен!
На этот раз девушка была нечувствительна к насмешкам Алисона. За горечью этих слов она предчувствовала свою победу.
Алисон нагнулся и поднял Джен. Его руки обвили ее стройный стан, он с такой силой прижал ее к себе, точно хотел навеки удержать в объятиях. На лице Генри выражалась та же дикая страсть, как в ту памятную осеннюю ночь; его грудь высоко вздымалась от внутренней борьбы. Однако благородство одержало наконец верх над злобой и ненавистью, и глубокое страдание разлилось по всему существу Генри.
Джен видела, ощущала борьбу добра и зла в душе Алисона, ей даже стало жаль его. Молча склонила она голову к нему на плечо; тяжелые слезы полились по ее щекам и упали на руки Генри.
Вдруг она почувствовала горячее прикосновение его губ ко лбу; этот поцелуй был так не похож на тот, первый, который она получила от него в день их помолвки.
— Прощай! — глухо и горько прозвучал голос Генри.
Руки Алисона слегка оттолкнули Джен, и, когда она подняла голову, его уже не было в комнате; она осталась одна.
Глава 14
Весна на Рейне! Что может быть прекраснее? Хотя весной везде хорошо, но на Рейне, колыбели германского романтизма, как-то полнее ощущается ее прелесть. Возрождению природы особенно соответствовало настроение всего прирейнского населения, которое праздновало победу и торжественно встречало возвращавшихся героев.
Несмотря на прекрасную погоду, в окрестностях Б. царила глубокая тишина. Любимое место прогулок жителей Б. — дорога к развалинам старого замка — была почти совершенно безлюдна; по ней поднимались лишь двое гуляющих — господин и дама. Случайно или умышленно, но Джен в этот день сняла траурный наряд, который до сих пор носила. Ее туалет был темного цвета и без всяких украшений, но, по крайней мере, в нем не было безнадежного черного тона, придававшего ее лицу особенно мрачный оттенок. Лицо молодой девушки утратило скорбно-замкнутое выражение, не покидавшее ее всю зиму. Точно весенний луч надежды осветил его и спешил спрятаться, не смея еще рассчитывать на счастливое, светлое будущее. Какие-то новые мягкие черты появились в гордом энергичном лице Джен и придали неуловимую прелесть, одухотворенность красоте молодой девушки.
