– А теперь я подумала: зачем мне возвращаться туда, где находятся предатели? Зачем мне оставаться с ними? Знать, что они не верят мне. Даже когда все выяснится и в суде будет доказана моя невиновность. Все равно. Знаешь, как в том анекдоте: «Ложки нашлись, а осадочек остался».
– Лиз, я думаю, ты права, – спокойно сказал Поташев, который и сам поступил бы так же, окажись он в Лизиной ситуации.
– Вот только я не знаю, чем я дальше буду заниматься, – робко заметила девушка.
Он смотрел на Лизу, принявшую непростое для нее решение, и мысли, одна быстрей другой, мчались в его голове.
С возрастом Поташев, как и многие другие мужчины, накопив жизненного опыта, вывел свой критерий понятия «хорошая женщина», пытаясь создать некий рецепт идеала. Но он не делил, как некоторые разочаровывавшиеся в прекрасном поле, женщин на категории: «хорошая жена», «хорошая любовница» и т. д. Что касалось Алексея сегодняшнего, он уж точно не мог без женщины, без этой, конкретной женщины – его родной и близкой Лизы. Вот сейчас он со всей очевидностью понял, что делить себя на нескольких уже не способен. И еще: что именно Лиза – та, для которой ему хочется жить. И не просто жить, а совершать поступки! Делать ее счастливой! Вновь и вновь завоевывать ее сердце, зажигать свет ее глаз… Она Женщина, которая ничем не обязана и ничего тебе не должна. Она с тобой потому, что ей с тобой хорошо и надежно, и она любит тебя. Ему было не важно, чем она занимается. Станет ли она работать в музее или, может, вообще не будет работать. Пусть занимается тем, что доставляет ей удовольствие. Важно то, что она наполняет смыслом свою и его жизнь. Важна идея. Воплощать идеи в реальность – функционал мужчины.
– Зато я знаю, – спокойно сообщил Поташев.
– Сидеть дома, борщи тебе варить? – с сомнением спросила любимая.
– В борщах нет ничего плохого. Ты их готовишь невероятно вкусно! Просто объеденье какое-то! Но я о другом. После увольнения из музея у тебя есть три путя. А у меня – только один.
– Какие это у меня такие путя?! – улыбнулась Лиза, ей понравился настрой Алексея.
– Первый: ты идешь работать в какой-нибудь банк, у которого есть своя коллекция картин и антиквариата, а специалиста по этому делу нет. Они просто сидят, как Кощей над златом, и чахнут, а чего с ним делать, не знают.
– А второй? – заинтересовалась Лизавета, еще секунду назад думавшая, что она со своей профессией, кроме музеев, нигде не пригодится.
– Второй путь – это частные галереи искусств и антикварные салоны. Там тоже нужны специалисты, думаю, тебя там с руками оторвут!
– Возможно…
– И наконец, третий путь – это вернуться в турбизнес. Ты ведь мне сама рассказывала, как подрабатывала, учась в Академии. На каникулах ездила в качестве гида по разным странам. Теперь ты можешь вернуться к этому направлению. Но уже сама возьмешься за разработку новых маршрутов по музеям и галереям мира. Ты ведь уже опытный человек и понимаешь, что людям интересно, куда туристы с удовольствием поедут. Разве плохой вариант?
– Хороший. Конечно же, хороший, – радостно заулыбалась Лиза. Теперь у нее в сознании благодаря Алексею возникло множество направлений, куда она могла бы приложить свои знания и силы. Но затем она вспомнила его странную фразу и озабоченно спросила: – Почему ты сказал, что у тебя только один путь? Ты имел в виду свою архитектурную деятельность?
– Нет. Я имел в виду совсем другое. Я не успокоюсь, пока не размотаю это дело с твоим арестом и не выясню, кто и почему тебя подставил.
– Ой, Леш! Я уже совсем мозги сломала, пытаясь в этом разобраться! Не понимаю… Вот совсем не могу понять, какие такие враги вдруг решили меня подставить. У меня ведь и врагов нет, ты понимаешь?
– Пока не понимаю. Но обязательно пойму, я тебе обещаю. – Поташев испытывал странный озноб, когда утверждал, что разберется с этим делом. Словно нужно было задержать дыхание и прыгнуть на очень большую глубину мутного и опасного водоема.
* * *
В понедельник, когда музей для посетителей был закрыт, а для сотрудников, наоборот, открыт, являясь для них обычным рабочим днем, Раневская приехала с заявлением об увольнении по собственному желанию. Она следовала заветам великой Коко Шанель: «Никогда нельзя распускаться. Надо всегда быть в форме. Нельзя показываться в плохом состоянии. Особенно родным и близким. Они пугаются. А враги, наоборот, испытывают счастье. Поэтому, что бы ни происходило, обязательно нужно думать о том, как ты выглядишь». Лиза выглядела так, как будто увольнение из музея было для нее настоящим праздником! Белый брючный костюм, бирюзовая шелковая блуза под пиджаком, бирюзовые замшевые лодочки и длинные серебряные серьги с хризолитами делали внешность Лизы чрезвычайно эффектной.
Раневская поднялась в приемную Яблоковой. Секретарша Ольга посмотрела на вошедшую так, словно та прилетела с Альфа Центавра.
– Директор у себя? – равнодушно спросила заведующая сектором старинных музыкальных инструментов.
Ольга кивнула и что-то пискнула.
Раневская прошла в кабинет. Кира Юрьевна Яблокова, директор Городского музея, сидела за столом, некогда принадлежавшим знаменитому меценату, благодаря которому город получил уникальную коллекцию. Интерьер хозяйки кабинета был выполнен в персиковых тонах. На стенах висели картины европейских художников девятнадцатого века. «Эти подлинники были бы более уместны в экспозиции, чем в кабинете директрисы», – мимоходом подумала Лиза.
Яблокова подняла на девушку холодный чиновничий взгляд.
– Что вы хотели? – спросила она так, точно Раневская пришла выселять ее из кабинета.
– Уволиться, – кратко сообщила о цели визита Лиза. Она положила свое заявление на стол перед начальницей.
Яблокова прочла заявление. Занесла над ним ручку с желанием немедленно, сейчас же начертать на нем визу в отдел кадров для расчета, но одна мысль заставила ее насупиться. «Какая буча поднялась в прессе из-за этой тихони, кто бы мог подумать? Тут, должно быть, мощные связи или деньги… Нет, денег у этой скромницы нет. Было бы видно по вещам и драгоценностям. А вот связи явно есть! Небось, трахается с кем-то из медийщиков. С такой явно ссориться небезопасно. И ведь выпустили ее… правда, под подписку о невыезде, как сообщил Вакуленко. Но у кого-то хватило средств внести за нее залог… Нет, воленс-неволенс, а придется делать хорошую мину при плохой игре».
Преодолев острое нежелание вступать в разговор с опальной подчиненной, она специальным сценическим голосом, выработанным за долгие годы тренировок, спросила:
– Елизавета Александровна! Зачем же вы так быстро принимаете решения? Пока ваша виновность не доказана, вы можете спокойно рабо…
– Не вижу смысла, – пресекла лживую речь Раневская.
– Что вы имеете в виду? – изобразила непонимание ушлая Яблокова.
– У меня мало времени. Вы подписываете или нет? – не поддавалась ее игре посетительница.
