Иркут быстро повернул голову. Зрачки его расширились от ужаса, и в них полыхнули отблески огня. На этот раз Иркут сделал сознательный выбор, не дав телу спасти себя. Он оттолкнул Катю в сторону, но не успел отпрыгнуть или пригнуться сам. Двухметровая шпала, подвешенная на стальных тросах, ударила его торцом в голову.
Иркут упал на землю. Лицо его превратилось в кровавое месиво. Гром побежал к нему, стреляя из пистолета в темноту, туда, откуда прилетела шпала.
Катя подобрала пистолет Иркута и, повернувшись лицом к зловещей тьме, нажала на спусковой крючок. Раз, второй, третий, четвертый. Лающий и плюющийся огнем пистолет судорожно дергался в ее руках, но девушка держала крепко.
— Иркут! — крикнул Гром, опускаясь возле друга на колени. — Иркут, ты жив?
Пистолет в пятый раз рявкнул в Катиных руках и смолк. Она повернулась и быстро спросила:
— Как он?
Гром ничего не ответил. Он всматривался в окровавленное лицо Иркута. Наконец тот с трудом приоткрыл глаза и посмотрел на Грома. Хотел что-то сказать, но не смог — лицевые кости бывшего морского пехотинца были сломаны, несколько окровавленных осколков торчали из его сплющенного и вмятого в череп носа.
— Тише, — мягко сказал Гром. — Ничего не говори.
Но Иркут сказал:
— Все… — хрипло прошептал он разбитыми губами. — Со мной… все.
— Ничего не все. Я тебя вытащу. Слышишь? — Гром повернулся к Кате: — Поможешь мне поднять его. Но сначала… — Он достал из кармана фляжку с водкой, быстро свинтил крышку и протянул Кате: — Глотни!
Девушка послушно отхлебнула из фляжки. Гром допил остатки водки и швырнул пустую фляжку на землю.
— Теперь давай.
Вдвоем они взгромоздили истекающего кровью Иркута на спину Грому.
— Прикрывай нас, — велел Виктор, повернулся и зашагал к вагонеткам, стараясь ступать как можно мягче, чтобы не причинить раненому товарищу лишней боли.
Катя с болтающимся на ремне автоматом и зажатым в руке пистолетом поплелась за ним, изо всех сил, до боли в глазах вглядываясь в окружающий их мрак, подсвеченный рыжими жаркими языками пламени.
— Брось… — хрипло проговорил Иркут. — Брось… меня…
— Помалкивай давай, — осадил его Гром, шагая к вагонеткам.
Между тем, не замеченная Катей, из темноты выплыла огромная темная фигура и склонилась над автоматом Иркута. Лапа сгребла автомат. Толстые пальцы передернули затвор. Огромный человек, одетый в длинный засаленный плащ, поднял перед собой автомат и двинулся вслед за Катей.
Она была красивая, эта блондинка. Нет, не так. Не просто красивая. В ней было что-то… из другой жизни. Из той, которой не бывает, но которая должна быть. Где? Неизвестно. Почему должна? Тоже непонятно. Но все мы с детства… нет, с рождения знаем, что где-то она есть.
Она была похожа на куклу, которую отец подарил младшей сестренке. Даже на саму сестренку. Но больше все-таки на куклу.
Мысли ворочались в огромном черепе тяжело. Совсем не так, как когда-то. Когда-то он мог сформулировать что угодно. Ему говорили: надо сделать так-то, доказать то-то, обосновать вот так-то. И он делал, доказывал, обосновывал. Потом брал из сейфа пистолет, шел и стрелял. В затылок, как и полагается. Это было легко. Легко для всех. Особенно для того, в чей затылок входила пуля. Чаще всего она входила аккуратно, оставляя после себя маленькое багровое отверстие. Иногда получалось по-другому: затылок разлетался вдребезги, кровь и мозги пачкали стены. Это было красиво. Но неправильно. Нет, неправильно.
Мыслям было тесно в черепе.
Когда-то он соображал лучше и быстрее. Когда? В то время, когда был другим человеком. Опять не так. В то время, когда он был человеком.
Но он давно перестал им быть. Перестал в тот момент, когда тьма поглотила его. Вошла в его тело, в его разум, в его душу. Выжгла все внутри, расплавила его, как свинец, в бесформенную массу, а потом отлила из этой черной массы другое существо.
Это было неплохо, нет, неплохо. Он не стал чем-то особенным. Он просто стал больше соответствовать окружающему миру. Он стал плоть от плоти этого мира. Мира, в котором царило… зло? Нет. Да. Наверное. Но что такое зло?.. Что-то давно забытое, о чем в детстве рассказывала мать… Но о чем она рассказывала?.. Нет, не вспоминается. Слишком тяжело ворочаются мысли в черепе.
Есть мир. Есть я. Мы одно. Мы — жизнь, и мы — смерть.
Но она была из другой жизни, эта блондинка. И она была красива.
Все в ней было особенным. Даже сережка. Простая сережка, но она… пахла. Как-то по-особенному. Кажется, так когда-то пахло от матери… Или от сестренки… Или…
Хватит думать. Это лишнее. Есть руки, есть ноги, есть шея и плечи. Они сделают все сами. Голова — самое уязвимое место. Голову нужно беречь. Голова — обуза, но без нее никак.
«Дяденька, достань воробушка! Дяденька, достань воробушка!» Голова начинает болеть от этих криков. Маленькие, омерзительно пахнущие создания кричат, не переставая, и от них нет спасения. Их крик входит в голову и начинает разрывать ее изнутри. Нужно бежать! Прочь!.. Но это не помогает. Крик поселился в голове. Он останется там навечно.
Нужно отрезать голову. Убрать. Голова — обуза. Лезвие ножа остро наточено. Сильное движение, и шею пронзает острая боль… Нестерпимо! Нож летит на пол. Кровь. Много крови.
«Что ты наделал!»
«Господи, у тебя кровь!»
«Держи голову рукой, не дай ей отвалиться!»
«Операция! Срочная операция!»
«Он уснул».
«Анестезия подействовала».
«Он не выживет».
«Какой он большой. Просто огромный!»
«Он умрет».
А потом — тьма.
И эти глаза из тьмы… И этот шепот.
ХОЧЕШЬ ОСВЕЖИТЬСЯ?
ХОЧЕШЬ ОСВЕЖИТЬСЯ?
ХОЧЕШЬ ОСВЕЖИТЬСЯ?
Освежиться!.. Вода. Нужна вода. Много воды. Вода льется из кранов, журчит по камням, падает сверкающим водопадом.
ТЫ ЕЩЕ НЕ СДОХ? ЖИВУЧИЙ, ГНИДА!
ХОЧЕШЬ ОСВЕЖИТЬСЯ?
Хватит думать. Мысли — обуза. Они, как крики. Только тяжелее и острее. Ворочаются в черепе, как железки. Ничего хорошего. Только боль…
Что-то нужно сделать, но что?
Нужно доказать. Нужно обосновать. Нужно… наказать? Наказать!
ВИНОВНЫ!
Убить. Всех.
ХОЧЕШЬ ОСВЕЖИТЬСЯ?
Да, хочу. Хочу. Очень хочу. Но нет. Нет воды. Только глаза смотрят из мрака, каждый день смотрят, каждый день.
ТЫ ЕЩЕ НЕ СДОХ? КОГДА ЖЕ ТЫ СДОХНЕШЬ? НУ НИЧЕГО. ЧЕМ ДОЛЬШЕ, ТЕМ ЛУЧШЕ. ЗАВТРА Я ПРИДУ ОПЯТЬ. ДОЖДИСЬ МЕНЯ. Я ХОЧУ ВИДЕТЬ, КАК ТЫ СДОХНЕШЬ.
