— Да каким же образом?
— А хоть оболги его! — усмехнулся Борис Львович. — Обмажь чем-нибудь. На войне всякие приемы хороши. Мы все в окопах. А стреляют по тебе и свои и чужие.
— Этого я делать не стану, — сказал я, отодвигая деньги. Борис Львович несколько секунд пристально смотрел на меня, а потом вдруг быстро согласился:
— Ну не станешь — и ладно. А о погоде все-таки сообщай. И насчет Иды подумай, девушка перспективная. Договорились?
И он вновь передвинул банкноты ко мне.
— Попробую, — пробормотал я, и что-то толкнуло меня под руку, заставило взять эти деньги и положить в карман. Я при этом даже, кажется, покраснел.
— Теперь следующее, — продолжил Борис Львович, посчитав дело решенным. — Доктор звонил мне, сказал, что Евгении Федоровне нужен сейчас покой, ты тоже постарайся ее ничем не нервировать, всеми своими проблемами с Дашами и так далее. Я также не стану пока появляться. Если вновь случится какое-нибудь обострение или нервный срыв — немедленно вызывай Юрия Петровича. Он старичок грамотный, профессор, теперь на пенсии, готов и посидеть ночью у постели, если надо. Я ему всё вперед проплатил. Но, надеюсь, ничего подобного больше не произойдет. Тебя, кстати, по его словам, тоже подлечить надо. Займемся в свое время и этим. А теперь — прощай, меня в мэрии ждут.
Я поднялся и тут Борис Львович вдруг замешкался.
— Вот еще что, — сказал он, хлопнув себя по лбу. — Совсем забыл. Ты извини, но у меня правило. С далекой юности. Ты черкани-ка расписку на эти деньги. Нет, я с тебя не собираюсь их потом назад требовать, это вроде безвозмездной помощи, подарок. Но для проформы надо. Я от своих принципов не хочу отступать. Раз уж так у меня повелось, то пусть до конца и идет.
— Что писать? — спросил я, уставившись на положенный передо мной лист бумаги.
— Обычное: я, такой-то, получил от такого-то, столько-то, обязуюсь возвратить, допустим, через год. И, конечно же, без всяких процентов! — горделиво добавил Борис Львович. — Чтобы я с родного человека еще проценты брал! Число, подпись. И запомни: ничего возвращать мне не надо. Это исключено.
«Ну его к черту!» — подумал я и написал все, что требовалось. Затем Борис Львович проводил меня до дверей, и я выскочил на улицу.
С Беговой я поспешил к Щелковскому рынку, где надеялся застать Рамзана, Конечно же, он должен был быть там, где же еще? Начальник овощей и фруктов непременно при своем «войске». Прежде стрелял в русских солдат в Чечне, теперь преспокойненько угнездился в Москве, вместо гранатомета — спелые гранаты, и сок из них, как кровь пролитая. А сколько ее, интересно, на его совести? По какой цене пойдет? Я еще не знал четко, как буду с ним разговаривать, с чего начну, куда заведет беседа, но чувствовал, что сумею своего добиться, не струшу. И он вынужден будет отказаться от Даши. Я заставлю, я сделаю это. Не представлял, какой передо мною противник.
Но я находился в эйфорическом состоянии, меня несло, будто я с горы кувырком летел и не видел — что впереди? И еще тешила одна мысль, может быть, подленькая по отношению к Павлу. Вот он получит завтра вечером на теплоходе деньги от Котюкова и — вдруг так случится — решит часть из них на выкуп Рамзану дать /он может, даже непременно так и поступит!/, а я-то уже и опередил, я-то уже сегодня, сейчас с чеченом встречусь и верну долг! Успею первым. Не думал почему-то тогда, что первые последними становятся.
Примчавшись на рынок, я почти сразу разыскал Рамзана: он прохаживался между радами вместе с еще каким-то кавказцем, сильно пузатым. Обсуждали что-то на своем языке. Этот пузатый выглядел, как настоящий бандит, а Рамзан напротив — чисто выбрит, рубашка белая, галстук, Я вспомнил Дашины слова, что он бывший комсомольский работник, таким и остался, только идеологию поменял. Глаза холодные, умные, держится важно, с достоинством, чувствуется порода. Как сытый ягуар в клетке. Нет, это мы все в клетке, а он на свободе ходит. Выбирает жертву.
Я встал у них на пути, а Рамзан еще раньше увидел меня и будто что-то предощутил, может от меня волны какие-то шли, и шаги замедлил. Конечно же, он узнал меня, поскольку не раз видел с Дашей. Более того, не сомневаюсь, что говорил с ней обо мне. И с Татьяной Павловной тоже — чтобы меня отвадить. А сейчас он шепнул что-то пузатому, тот отвалил, и мы остались с Рамзаном лицом к лицу. Рядом продавцы с покупателями шумели, о ценах спорили, а мы пока молчали. Я не знал, как начать торг.
— Сказать что хочешь? — произнес Рамзан, мне показалось — насмешливо. И добавил: — Пошли в палатку. Здесь не будем.
Я двинулся вслед за ним. Это был вагончик на колесах с парой оконцев, внутри кое-что из мебели, тюки у стенок. На столе в тарелках всякие фрукты.
— Кофе-чай будешь? — спросил Рамзан. — Или сразу к делу приступим? Ты садись.
Я сел, только сейчас сообразив, что всё это время сжимаю с кармане деньги. Аж пальцы, должно быть, побелели.
— Что в руке держишь? — вновь спросил Рамзан. — Тебя ведь, кажется, Николаем зовут?
— Вы это знаете, — ответил я. — И догадываетесь, наверное, зачем я пришел. Мне нужно, чтобы вы отпустили Дашу. Насовсем.
— Вот те на! — весело улыбнулся Рамзан, блеснув белыми зубами, — А если не отпущу, то что сделаешь? Убьешь меня, что ли?
— Нет, — подумав, отозвался я. — Зачем? Я принес деньги. Сколько вам задолжала Татьяна Павловна?
— Много, у тебя столько нет, — произнес он на сей раз серьезно. И даже с каким-то любопытством на меня уставился. Глаза у него желтизной отдавали, действительно, как у крупной кошки. А может от наркотиков. Не он ли Дашу к втянул в эту пагубу? Я вытащил, наконец, из кармана руку и показал банкноты.
— Я-то думал, у тебя там нож, а то и пистолет припрятан, — как-то вроде разочарованно произнес Рамзан. — А мой юный соперник «зелень» принес, травки предлагает покушать. Считаешь, что баран, да?
— Здесь почти две тысячи долларов, — ответил я. — Если мало, принесу потом еще. Но должно хватить, по моим расчетам.
— А ты всё рассчитал, да? Смелый. Но глупый еще.
— Это почему же?
— А потому что мне не нужны твои деньги. Я тебе сам дам, чтобы ты исчез.
Я понял, что наш разговор заходит в тупик. Сквозь грязные оконца лился какой-то тусклый свет. Рамзан взял со столика апельсин, подкинул его вверх и положил обратно. Белые зубы вновь обнажились в улыбке. Почему я надеялся, что он сразу накинется на доллары?
— У меня на родине, такие мальчики, как ты, уже давно воины, — произнес он. — А ты торговаться пришел. Стыдно. И не по-мужски. Иди прочь, пока я не отобрал деньги.
— Что вам надо? — спросил я. — Покуражиться только над ней? Зачем вам Даша? Она православная.
— Э-э! Делов-то, мусульманкой станет. Разве в религии их счастье, женщин? Они для другого созданы. Терпеть, покорными быть, ублажать мужчину. Особенно, ваши женщины, русские. Скоро они все научатся, что надо делать. Захотим — и веру сменят.
