– Я ее презираю. Она обозвала Розалию последними словами сегодня утром. Если бы не Буффон, она бы избила твою дочь.
На Мерседес вновь накатил приступ злобы.
Ник застыл на месте, убрал руки.
– О чем ты говоришь? Что тут произошло?
Мерседес прикусила губу. Зря она затеяла этот разговор. Разве дочка уж так дорога ему, что он разделит с Мерседес ее ненависть к Инносенсии? И все же она призналась не без горечи:
– Я пригрозила ей наказанием, а она напомнила мне, что только ты вправе здесь наказывать и прощать.
– Так вот почему она подкарауливала меня… Она боялась, что я велю ей собирать вещички, – произнес Ник как бы про себя.
Мерседес не поверила его объяснениям по поводу того, что случилось в ванной, но поняла, что он не даст в обиду Розалию.
– Как ты собираешься с ней поступить?
– Впредь она не посмеет оскорбить мою дочь. Я ее приструню.
Ник намотал распущенные волосы Мерседес на руку и заставил ее вскинуть голову вверх, желая заглянуть в глаза.
– Ну и к чему мы пришли, любовь моя?
– К тому, с чего начали. А на что другое ты рассчитывал? На то, что я приму все, что тобой предложено? Ты ее приструнишь, как ты выразился, а я приму за должное твои развлечения с нею? Нет, Лусеро! Этого не будет.
Она с силой оттолкнула его руки, тянущиеся к ней. Ярость, вызванная его самоуверенностью, вновь вспыхнула в ней.
– Не нет, а да! Да, ты примешь мои слова на веру. Я твой муж, и я надавал тебе только что обещаний больше, чем любая добрая женушка вправе ожидать.
Дьявол ее возьми! Разве Лусеро не наплевал бы на ее идиотскую ревность? А он, Ник, уже слишком далеко позволил себе отступить с положенных позиций.
Он ухватил ее за платье, рывком привлек к себе, вцепился в рукав и порвал его по шву.
Ее рефлекс сработал – Мерседес влепила ему звонкую пощечину.
В момент, когда ее ладонь коснулась его колючей небритой щеки, Мерседес уже знала, что совершила ужасающий промах. Его лицо приобрело сатанинское выражение. Оно стало похоже на самую страшную из карнавальных масок. Улыбочка была полна смертоносного яда, а голос… голос был почти ласков.
– Это нехороший поступок… совсем нехороший. Жена не должна так себя вести с мужем.
Его рука, словно змея, обвилась вокруг ее стана. Ник прижал ее к себе так крепко, что почти лишил возможности дышать. Он весь кипел внутри, словно готовый к извержению вулкан.
– Ты сама знаешь, что не права. Не так ли, Мерседес?
Она заглянула ему в глаза, безжалостные волчьи глаза.
– Я права… но я слабее тебя. Ты все равно сделаешь со мной что пожелаешь. Я не могу помешать тебе изнасиловать меня.
– Когда муж берет свою жену, это нельзя назвать насилием, – объяснил он ей. «Но ты не ее муж», – напомнил ему внутренний голос.
Ник вздохнул, посмотрел в ее затравленные глаза, затем разжал руки. Она отшатнулась от него, больше испуганная, чем удивленная его неожиданным поступком.
– Я никогда не прибегал к насилию, даже на войне, где вдоволь насмотрелся на подобные вещи. Я обнаружил, что у меня нет вкуса к насилию. Оно мне не по душе. Вот что я скажу тебе, Мерседес.
Он медленно повернулся, поднял с пола выбитую им дверь и, уходя к себе в спальню, кое-как пристроил ее в проем, создав между комнатами видимость преграды.
Она осталась в темноте одна.
В последующие две недели Николас и Мерседес спали отдельно, избегая друг друга, насколько это было возможно. Каждый день он подымался на рассвете, скакал по пастбищам вместе с вакеро и возвращался в сумерках, утомленный до предела. Он валился в постель, спал без сновидений, вставал с первым лучом солнца и, как заведенный, повторял заново весь цикл.
Через шесть дней после сцены, разыгравшейся в спальне, Ник отправился с Хиларио и прочими вакеро отогнать породистых лошадей, которых они все-таки изловили, в отдаленные каньоны в верховьях Рио-Макайо. Он сообщил Ангелине, когда вернется. Он ничего не сказал своей жене.
Мерседес также была постоянно занята. Учитывая то, как она провела последние четыре года, в этом не было для нее ничего нового. Но все же кое-что в ней изменилось. Она стала неуравновешенной, часто взрывалась по пустякам и совсем перестала улыбаться, что было не в ее характере. По-иному она вела себя, лишь общаясь с Розалией, которую обожала.
Слуги заметили натянутость в отношениях между супругами. Они знали, что дон Лусеро и Мерседес враждуют и больше не спят вместе. Обсуждая между собой положение дел, они пришли к выводу, что, когда гордый хозяин вернет не менее гордую хозяйку в свою постель, мир в семье восстановится.
После долгого дня, проведенного на земляных работах по сооружению оросительного канала, Мерседес, изможденная, грязная, с тяжестью на душе, возвратилась в гасиенду. Работа продвигалась очень медленно, а посевы отчаянно нуждались в воде.
Мерседес искупалась в ванне и направилась в кухню, чтобы прямо у очага разделить легкий ужин с Ангелиной и Розалией – ежевечерний ритуал, соблюдаемый со дня появления девочки в Гран-Сангре.
Тоненький голосок Розалии донесся до нее через патио.
– Но почему «нет»? Пожалуйста, Ангелина, прочти мне конец сказки. Сеньора приходит такая усталая, что я не смею просить ее, а мне так хочется знать, как принц отыскал свою принцессу.
– Я уверена, что в конце концов они зажили счастливо, – сказал Ангелина, помешивая в горшке бобы. – Я не умею читать, – после паузы честно призналась Ангелина. – Таким, как я, некогда было учиться. Это занятие для знатных и умных леди, вроде нашей сеньоры.
– А я научусь читать? – допытывалась Розалия. – Мать настоятельница говорила, что если я хочу стать монахиней, то могу научиться… но мне совсем не хочется быть монахиней. Я только хочу уметь читать, и все.
«Я только хочу уметь читать, и все…» Мерседес услышала такую глубокую печаль в этом высказанном бесхитростным ребенком пожелании. Но за наивной детской мечтой она угадала и другое. Розалия хотела не только учиться чтению. Она хотела ощущать себя чем-то полезной и кому-то нужной. Никто не мог уделять ей достаточно времени, особенно с тех пор, как умерла ее мать. Судьба привела ее в старинный, многолюдный, чужой для нее дом, и новых впечатлений было для маленькой девочки слишком много.
Пообещав себе, что она займется образованием Розалии буквально со следующего дня, Мерседес вошла в кухню и присела у очага рядом с девочкой и Буффоном. Пес радостно приветствовал ее, и Мерседес позволила ему облизать себя. Розалия засмеялась, а Ангелина обрадовалась, что приход сеньоры избавил ее от настойчивых вопросов девочки, на которые у нее не было ответов, так как она не знала планов Мерседес, а главное, планов Лусеро насчет его незаконнорожденной дочки.
