— Рейнджеры сообщили мне об этом, — бушевал он, и Аманда отчетливо представила, как его лицо становится все краснее и краснее от крика. — Моя племянница замужем за твоим братом, а не за тобой!
— Она была замужем за Фелипе раньше, — холодно возразил Рафаэль, — а насчет будущего мы еще посмотрим.
— Если ты думаешь, что Фелипе согласится аннулировать брак, то ты просто сумасшедший, — фыркнул Джеймс. — Уверяю тебя, Аманда останется замужем за Фелипе и будет немедленно возвращена к нему в Сан-Луис. Я уже все устроил.
У Аманды мороз пробежал по коже, и она затаила дыхание. Рафаэль не позволит забрать ее в Сан-Луис, он возьмет ее с собой! Но внизу было тихо, и в этой тишине ей показалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Она почти слышала, как волны крови пульсируют в ее венах. Почему он молчит? Почему Рафаэль не говорит, что никогда не отдаст ее Фелипе? Ей показалось, что весь мир с грохотом обрушился на нее, когда она услышала ответ Рафаэля.
— Если Фелипе настаивает на ее возвращении, я сам отвезу ее в Сан-Луис — я, и никто другой.
— Ты? — Голос Джеймса был полон сарказма. — Да это все равно что пустить волка в овечье стадо!
— Я даю слово, что Аманда будет возвращена брату, — произнес Рафаэль таким холодным и зловещим голосом, что даже Джеймс Камерон не посмел спорить. — Я сделаю то, что сказал, Камерон, но послушай меня хорошенько, — продолжил он, — если у тебя или Фелипе появилась мысль выдать меня французам, когда я привезу Аманду в Сан-Луис, мои люди позаботятся о том, чтобы ты заплатил за свое участие в этом деле. Ты думаешь, что тебе удалось украсть наследство Аманды, и ты действительно разорил Буэна-Виста, чтобы продать ее Фелипе в обмен на собственную племянницу, но я намереваюсь остановить тебя. И я могу это сделать.
Аманда слышала неохотные уверения Джеймса Камерона, что Рафаэлю позволят покинуть Сан-Луис без препятствий со стороны Фелипе. В ее голове снова и снова звучали слова Рафаэля. Он отвезет ее к Фелипе, даже не попытавшись что-то сделать. Он отказывается бороться. Теперь Аманда поняла, что честь была для него важнее любви.
Господи, она так надеялась, что небезразлична ему, молилась, чтобы когда-нибудь он научился ее любить… Но нет. Аманда склонилась над перилами, вцепившись пальцами в балясины, тщетно стараясь сохранить самообладание. Горячие слезы струились по щекам, капали на дерево перил и на лиф батистовой ночной рубашки, жгучие слезы горя и разочарования. Совсем недавно Рафаэль поклялся заботиться о ней, но это были только пустые слова, ничего не значащие фразы. Удивительно, зачем Рафаэль устроил этот фарс и утруждал себя произнесением брачных клятв. А она! Такая глупая и доверчивая, поверила, что он говорил все это всерьез, что на самом деле он любит ее! Боже, какая же она дура! Он только хотел избежать преследования за ее похищение — ведь она была единственной, кто мог свидетельствовать, что это он спланировал нападение на карету Фелипе. Как тщательно он продумал все это! И как она ненавидит Рафаэля Леона за то, что он разрушил ее иллюзии!
— Аманда. — Голос Рафаэля звучал нетерпеливо и устало, в словах сквозил нарастающий гнев. — Я объясняю тебе это снова и снова, а ты даже не пытаешься понять. Если я сделаю то, что хочу, вместо того, что следует, я буду выглядеть не лучше, чем Фелипе. Мы найдем другой способ разобраться со всем, просто это потребует времени…
— Конечно, я понимаю, Рафаэль. — Ничего не выражающая улыбка блуждала по ее губам, дымчато-голубые глаза упорно прятались. — Да это и не важно, правда. Делай то, что считаешь нужным. В конце концов, какая разница, тот или другой? Если я должна иметь мужа, то какая разница кого?
Рафаэль страшно выругался по-испански, схватил Аманду за плечи и рванул к себе, желая одновременно и встряхнуть, и поцелуем унести ее боль. Он просто не может позволить себе любить — это обязательно обернется против него.
— Теперь, упрямица, послушай меня! Это дело чести, Аманда, чести! Именно честь отличает человека от бездумного животного, как ты не понимаешь? Это различие между животным инстинктом и желанием быть человеком со здравым смыслом и совестью. Я всю свою жизнь пытался жить по законам чести и сейчас не могу отбросить эти законы только потому, что они мешают мне получить то, чего я хочу. Я не говорил, что перестану пытаться, но в данный момент должен сделать то, о чем мы договорились.
— Конечно. — Еще один ничего не выражающий взгляд. Даже боль от его жесткой хватки не промелькнула в ее глазах, когда она повернула к нему лицо. — Я понимаю.
Аманда стояла неподвижно, глядя на него, и Рафаэль отпустил ее, зная, что она не будет слушать и ничего не поймет. Madre de Dios, он даже не был уверен, что сам понимает себя. Когда он перестал понимать, что правильно, а что нет? Разве правильно отдать Аманду Фелипе, приговорить ее к жизни с этим жестоким человеком?
Ероша рукой волосы и не обращая внимания на Аманду, Рафаэль мерил шагами комнату. Она повернулась и тихо вышла из комнаты. Завтра. Завтра они должны выехать в Сан-Луис, дом его детства, где Аманду ждет Фелипе. Аманда — жена Фелипе.
Сидя на чистокровной кобыле, Аманда старательно избегала смотреть на Рафаэля; длинный шлейф падал элегантными складками на ее новые дорогие сапожки, изящная шляпка с вуалью кокетливо сидела на аккуратно уложенных темных волосах. Она была до кончиков пальцев леди, надменная и равнодушная, временами такая недоступная, что Рафаэль диву давался. Неужели это та самая смеющаяся девчонка, с которой он ехал из Мексики всего несколько недель назад? Ни намека на улыбку на этих нежных пухлых губах, ни одной искры в лазурных глазах, чтобы смягчить суровость черт. Даже Мария не смогла пробиться через ледяной барьер, которым отгородилась Аманда.
— Adios, pequeсa, — всхлипывая, произнесла Мария, ее пухлые руки неловко похлопали Аманду по спине. Потом она повернулась и неровными шагами пошла в дом. Их прощальный разговор состоялся раньше, и все же Марии не удалось ни в чем убедить Аманду. Она винила Рафаэля за то, что он отправляет ее назад к Фелипе, что бросает ее, и не согласилась простить, даже когда Мария стала умолять об этом.
— Он делает то, что должен делать, — равнодушно сказала Аманда, — и я сделаю то, что должна сделать. — Ничего больше не было сказано; ничего больше нельзя было сказать.
Теперь она чопорно скакала на лошади, не говоря ни слова, и только смотрела вперед, игнорируя Рафаэля и нескольких сопровождавших их мужчин, как будто они вовсе не существовали. В конце маленького каравана брели вьючные лошади, нагруженные новым гардеробом Аманды, купленным по настоянию Фелипе, как злорадно сообщил дядя Джеймс.
— Его жена должна выполнять свою роль с элегантностью, — сказал Джеймс Рафаэлю — одна из многих колкостей, которые он говорил при каждой возможности.
Но даже Джеймс Камерон и Фелипе не могли помешать Рафаэлю отвезти Аманду в Сан-Луис, и, если бы Аманда могла сделать это, она бы позаботилась о том, чтобы он не ехал вместе с ней.
«Ненавижу его, — повторяла она про себя по меньшей мере дюжину раз в день, — и никогда не прощу за то, что он сделал… или не сделал». В первый день поездки в ее голове снова и снова звучали эти слова, сливаясь со стуком копыт по неровной дороге. «Ненавижу его, ненавижу, никогда не прощу, не прощу…» Боже, сколько еще продлится эта боль? Разве она уже не достаточно настрадалась? Разве она еще не достаточно наказана?
