Собачонка из дома Лубиса выбежала на дорогу и уставилась на нас, помахивая хвостом. Как и лошадям, всем местным собакам дядя тоже обычно давал кусочки сахара: «чтобы они на меня не лаяли, а вовсе не потому, что я так уж их люблю», как он говорил. «Сегодня у меня в карманах пусто. Я ведь выбежал из дома неожиданно», – сказал он собачонке. Сделал несколько шагов к дверям дома и внезапно остановился. «Была еще одна версия, – сказал он мне. – Ходили слухи, что это Анхель выстрелил в Поля». – «Мой отец?» – спросил я.
Собачка уселась около нас, будто желая принять участие в разговоре. «Я узнал о случившемся от него, – продолжал дядя, понизив голос. – Он позвонил мне в Стоунхэм, совершенно вне себя. «Что с тобой? – сказал я ему. – Если ты в таком состоянии, в каком же следует быть мне? Эта лошадь стоила пять тысяч долларов». Наконец он собрался с силами и рассказал мне, что произошло. Его оклеветали, ему приписывали смерть коня. На этом мы и остановились. Потом, уже когда я приехал из Америки, Лубис рассказал остальное».
Услышав имя Лубиса, собачонка, в надежде увидеть своего хозяина, побежала к дороге. Но никто не приходил. «Ходили слухи, что Анхель приехал в Ируайн с какой-то женщиной, – продолжал Хуан, – и что тогда-то, должно быть, что-то и произошло с лошадью. Как тут узнаешь. Как бы там ни было, он был вне себя от ярости. И удивляться тут нечему, поскольку слух был очень упорный. В конце концов за все поплатился Лубис». – «Лубис? Почему Лубис? Я ничего не понимаю, дядя!» Собачонка вновь нервно зашевелилась. «Анхель предположил, что клевета исходила от него. Подумай только, какая глупость! Но ты же знаешь… вернее, наверняка не знаешь, поскольку витаешь в облаках, что Анхель всегда не ладил с семьей Лубиса. В общем, дело в том, что Анхель задал ему ужасную трепку».
Дядя вновь зашагал, и собачонка умоляюще встала на задние лапы. «Да нет у меня сахара! – сказал дядя, отталкивая ее рукой. – Если хочешь знать мое мнение, – продолжил он, – Анхель не имел никакого отношения к смерти коня, и случай с женщиной тоже был выдумкой. Но так всегда происходит с политиками, которые сотрудничают с диктатурой. Люди используют любую возможность, чтобы вывалять их в дерьме. И коль скоро уж пошел разговор на эту тему, скажу тебе нечто очень серьезное. – Он погрозил мне пальцем. – С тобой произойдет то же самое, если ты исполнишь на открытии памятника испанский гимн. На тебе навсегда останется клеймо, даже не сомневайся!» Костяшками пальцев он постучал в дверь. «Etxean al zaude, Beatriz?» – «Ты дома, Беатрис?» – спросил он.
Мать Лубиса и Панчо, Беатрис, была маленькой женщиной лет семидесяти. Ее глаза, большие и спокойные, как у Лубиса, неотрывно смотрели на Хуана, пока тот объяснял ей, что мы только что увидели.
«Ты же знаешь, Хуан, что я была уже немолодой, когда у меня родились мальчики, – сказала она потом, готовя кофе. – Я была очень напугана, и дон Ипполит, наш приходской священник, все время рассказывал мне о Сарре, о том, что ей было больше лет, чем мне, когда у нее появился Исаак; девяносто, если я правильно помню. И вот родился Лубис, и я тут же поняла, что все идет хорошо. Но потом появился Панчо, и что поделаешь, матери не следовало бы говорить такие вещи, но лучше бы уж он не родился. В последнее время он все время не в себе, даже дома не появляется. И Лубису приходится все брать на себя. Поэтому он и поехал к дровосекам». – «Не то, чтобы это было так уж спешно, но следовало бы как можно скорее захоронить останки коня», – сказал дядя. «Конечно, чем раньше, тем лучше, – согласилась она. – Не беспокойся, Хуан. Как только Лубис вернется, я скажу ему, чтобы он позвал Убанбе и чтобы они тут же начинали копать».
Она поставила на стол зеленые чашечки с золотым ободком и подала нам кофе, который согрела в чугунке. Запах цикория был сильнее аромата кофе. «Сколько сахара вы хотите?» – спросила она. Мы положили по два кусочка в каждую чашку, а еще один дядя Хуан спрятал в карман. «Не знаю, удастся ли тебе уговорить Убанбе, Беатрис. Он тоже слегка не в себе. По случаю приезда Ускудуна во время праздника пройдут боксерские бои, и молодежь хочет, чтобы Убанбе попробовал свои силы». Беатрис села напротив нас. «И что собирается делать Убанбе? Драться?» – спросила она. «Ну да. С профессиональным боксером. Говорят, он тренируется». – «Ну, так пусть и с мотыгой потренируется», – сказала Беатрис.
Мы уже встали, собираясь уходить. «Так, значит, Поль вышел из своей могилы», – вздохнула Беатрис, глядя в окно в сторону загона. «Плохо то, что все останки разбросаны», – сказал Хуан. «Думаю, голова у меня уже не очень хорошо работает, – снова вздохнула Беатрис. – Я видела, как кружатся вороны, но ни о чем таком не подумала. Будто воронье трава может привлечь!» – «Со мной то же самое произошло. Я обратил внимание на ворон, но не придал этому значения». Женщина проводила нас до дверей. «Дело в том, что Эусебио был уже стар, когда это случилось с конем, – объяснила она. – Наверняка он копал неглубоко. Или, может быть, положил меньше извести, чем было нужно». – «Эусебио хорошо выполнил свою работу, – возразил дядя. – Но здесь часто идут дожди, и почва становится мягкой. Да кроме того, лес очень близко. А может быть, какой-нибудь зверь там рылся. Возможно, кабан». – «По мне, так это скорее собаки, Хуан». – «Пожалуй, ты права». Дядя открыл дверь. «Похоже, проясняется», – сказал он.
Мы вышли на улицу, и Беатрис улыбнулась мне: «Ты все время молчал, Давид». Я сказал ей в ответ какую-то банальность. А сам думал о фразе, которую только что услышал на кухне: Дело в том, что Эусебио был уже стар, когда это случилось с конем.
В таких местечках, как Обаба, где связь между поколениями поддерживалась посредством имен – скончавшийся человек мог оставить после себя крестников, носивших то же имя, что и он, – было вполне естественно, если человек, которого звали Эусебио, оказывался в той или иной степени родственником всех, кого звали так же. У меня не было сомнений: старый хозяин этого дома, муж Беатрис, отец Лубиса, должен был находиться в родстве с Эусебио, фигурировавшим в списке из тетради с гориллой. Это даже мог быть один и тот же человек.
Беатрис ласково говорила мне: «Ты даже не представляешь, как я рада, что вы с Лубисом так хорошо ладите. Потому что мой сын хорошо воспитан, хоть он и крестьянин. Ему гораздо приятнее с тобой, чем с Убанбе и со всеми этими скандалистами». – «Я тут подумал вот о чем, Беатрис, – перебил дядя, подходя к нам. – Я поговорю с управляющим лесопильни. Попрошу, чтобы завтра он дал отгул Убанбе и второму парню, Опину. Вместе мы быстрее все закончим».
Когда мы пошли к Ируайну, собачонка побежала за нами. «Ну-ка, попробуй поймать!» Дядя Хуан подбросил в воздух кусочек сахара, который был у него в кармане. «Да ты прямо настоящая артистка!» – воскликнул он, когда собачка точным прыжком схватила его.
Я следил за всеми этапами захоронения коня, сидя на каменной скамейке Ируайна: Лубис, Опин и сам дядя лопатами бросали землю; Убанбе железным ломом разбивал комья и разравнивал землю; Панчо и Себастьян носили нечто похожее на песок в корзине, которую мы называем kopa. Закончив, все вместе спустились к реке вымыться. Потом вся компания с дядей во главе направились к дому Аделы, они смеялись, довольные сделанной работой, в ожидании хорошего обеда. Я помахал им рукой и остался на каменной скамейке.
