Лицо у него стало мечтательно-задумчивым, и Алина смутилась.
— Если хочешь, я узнаю у него все о гонконгском пейзаже, — сказала она, чтобы скрыть замешательство.
Орланда тихонько рассмеялся:
— Какая жалость, что я его так хорошо знаю, но вряд ли смог бы соблазнить!
Алине было не по себе, когда он признавался в своих эротических предпочтениях.
— Дорогая моя, это ведь твои предпочтения! Моя тяга к Альберу — твоя заслуга, хотя ты душишь свое влечение к нему так же упорно, как подавляла меня. Я вообще удивляюсь, как это он еще целует тебя! Ты ведь живешь с ним — могла бы, разнообразия ради, прислушаться к своему подлинному «я». Вернее, к моему, которое теперь вне тебя. Черт, я иногда пугаюсь! Я тебя шокирую, говоря, что папа более чем достоин вожделения: думаю, тебя парализует мамино ханжество, ты никогда не смела осознать, что она его очень даже хотела… всегда.
— Я начинаю тебя ненавидеть, когда ты вот так говоришь!
— Конечно. Но не прогоняешь. Потому что чуешь запах истины, потому что боишься, потому что заворожена.
— Ты действуешь мне на нервы.
Но она не могла обойтись без него.
— Конечно, я тебя нервирую, — весело отвечал он, — именно так ты меня создала, во всех смыслах слова: из-за того, что нервничала, и из того, что тебя нервировало!
Она рассмеялась.
Минуты три они спорили, но веселый нрав Орланды каждый раз побеждал дурное настроение Алины.
— С какой стати ты так спокоен? Почему в тебе совершенно отсутствует тревожность, если ты — мое порождение?
— Такой вопрос уместнее было бы задать Жаклин.
— Да она замучает меня пространным объяснениями.
Алина спрашивала себя, как долго визиты молодого человека будут оставаться незамеченными. Иногда во время обеда к ней заходил зануда Дюшатель, чтобы во всех подробностях поведать о своих заботах. Что он подумает о лохматом парне, который явно не является ее студентом?
— Эй, я твой брат, помнишь?
— Этот номер может пройти только с Альбером, да и то лишь потому, что он знает меня как женщину, которая никогда не врет.
— Да — другим! Я — живое доказательство того, как часто ты врала самой себе.
Потом он уходил, очень довольный, чтобы погрузиться в свою математику, а Алина возвращалась к работе — на два-три часа ей было гарантировано спокойствие.
— Когда же мы увидим твоего брата? — спросил Альбер в пятницу.
Алина и думать забыла об этой идее. Она почувствовала, что у нее подкосились ноги, и поспешила восстановить равновесие.
— Вчера он звонил мне на работу, я забыла тебе сказать. Я предложила следующий вторник.
И моментально этот день превратился в ее воображении в опасный, непреодолимый рубеж.
— Это не пройдет, — сказала она Орланде. — Как только он увидит нас вместе, сразу что-то почувствует.
— Почему? Я буду вести себя очень чинно, обещаю говорить тебе «вы».
Она покачала головой:
— Как ты наивен… Мы с тобой ведем себя не так, как делают только что познакомившиеся люди.
— Естественно!
— Альбер обязательно заметит нашу близость.
— Он не ревнив.
— Он не был ревнив, потому что никогда не видел, чтобы я так общалась с другим мужчиной. Он решит, что ты — мой любовник.
— Я отведу его в сторону и расскажу о своем пороке. Возможно, он задумается.
И Орланда объяснил, в какого рода «задумчивость» хотел бы вогнать Альбера, а Алина шлепнула его ладонью по пальцам.
Они виделись в среду ночью, в четверг днем, а не вечером, потому что Альбер наконец-то пришел в себя и захотел где-нибудь поужинать. Бедняжка Алина, чьи нервы были натянуты, как струны, с огромным трудом вела себя, как положено: улыбалась, болтала, кокетничала. Около полуночи они вернулись на площадь Константена Менье, и Алина увидела Орланду, который ждал ее, сидя на скамейке в самом темном углу сквера. Она задрожала от нетерпения и мгновенно пустила в ход всю хитрость бесстыжего наркомана: оставила сумку в машине, сделала вид, что заметила это только в квартире, взяла ключи удивленного Альбера и ринулась вниз по лестнице, чтобы этот хорошо воспитанный и любящий мужчина не опередил ее. Орланда ждал ее у двери, она бросилась к нему, прижалась, несколько секунд они стояли неподвижно — любой сторонний наблюдатель принял бы их за любовников, но телесный контакт не имел для них значения, им важно было соприкоснуться висками. Когда они вкусили обретенного воссоединения, болезненная дрожь отпустила, они улыбнулись друг другу, Алина пошла к машине, забрала сумку и вернулась в квартиру.
«Это невозможно! — повторяла она себе, засыпая. — Невозможно! Так жить нельзя, нас поймают, никто не поверит в то, чего не может быть, потому что не может быть никогда».
— Я даже не удостоверилась, что сосед-сплетник не выгуливал поблизости свою мерзкую собачонку! — пожаловалась она в пятницу Орланде.
— Да ладно… В следующий раз будешь осторожнее.
— А Дюшатель? Он каждую неделю врывается в мой кабинет со своими жалобами!
Она вышагивала между столом и шкафом, ломая руки.
— Успокойся, — сказал он, — у меня от тебя в глазах рябит.
Вечером она вернулась как раз в тот момент, когда Альбер наговаривал последние слова на автоответчик: он задержится, нужно закончить план, а потом отправится на совещание, не заходя домой. Она тут же позвонила в гостиницу, но Орланда только что ушел. Придет ли он? Почувствовал ли, что Альбера нет дома? Алина дрожала всем телом.
«Я должна держать себя в руках, — говорила она себе, — это получается, когда я не одна». Она сжала зубы, вспомнила, что психотерапевты советуют глубоко дышать, если необходимо расслабиться, но у нее ничего не вышло: каждый вдох походил на нервный всхлип. Горячая ванна! «Я окунусь в кипяток!» Она побежала в ванную, открыла краны, села, чтобы стереть косметику, и взглянула в зеркало: бледное осунувшееся лицо, круги под глазами, безумный взгляд.
— Кокаинистка! Я похожа на кокаинистку!
Алина ужаснулась. «Я должна все обдумать!»
Но вспомнила она только фразу Жаклин о том, что наркоман в ломке не думает, когда ищет наркотик. Она заскрипела зубами: «Где мой «наркотик»?» Что ей делать? На прошлой неделе она спросила его, как он нашел ее в ресторане.
— Не знаю, — ответил он. — Что-то меня вело, я шел направо — не то, поворачивал налево — душа успокаивалась.
Я не знаю! На каждый второй вопрос он отвечает, что не знает!
Она вынула затычку, спустила воду, надела брюки и свитер. «Он не знает, как покинул меня, и наверняка понятия не имеет, как сможет вернуться!»
