— Не только согласна — она умоляла меня о ней со слезами на глазах. Она ненавидела свои истерические припадки, ненавидела свою неодолимую тягу к близости с мужем, ненавидела свою болезнь не меньше, чем он. Она послушно прини-мапа успокаивающие, средства., которые я назначал, но в конце концов мне пришлось сказать ей, что они совершенно бесполезны и что излечить ее можно, лишь вырезав средоточие ее нервного возбуждения. Она умоляла меня сделать это немедленно и была горько разочарована, когда я объяснил ей, что необходимо подождать до рождения ребенка. Леди Коллингтон! — сказал Приккет, вновь поворачиваясь к Белле. — Леди Коллингтон, мне очень жаль, что вы ничего этого не помните. Раньше вы полагались на меня, как на доброго друга.
Белла молча покачала головой. Бакстер спросил:
— Так значит, леди Коллингтон убежала из дома не потому, что боялась вашего лечения?
— Конечно нет! — негодующе воскликнул Приккет. — Леди Коллингтон не раз говорила, что у нее нет большей радости, чем мои визиты.
— Но с какой стати она все-таки убежала?
— Она сошла с ума, — сказал генерал, — вот с какой стати. Если теперь она выздоровела, она вернется со мной домой. Если откажется, значит, она все еще сумасшедшая, и мой супружеский долг — поместить ее туда, где ее будут должным образом лечить. Я не могу оставить ее в доме, где из моей безумной жены делают сиделку]
— Но с тех пор как она утопилась, она уже не ваша жена, — быстро сказал Бакстер. — Согласно брачному контракту, супружество длится, «пока не разлучит вас смерть». Единственный человек, способный независимо засвидетельствовать тождество вашей жены и моей подопечной, — это сотрудник Общества человеколюбия, который видел самоубийство и извлек из воды труп. По словам доктора Приккета, я дал ей новую жизнь. Если так, то я настолько же отец и покровитель вновь рожденной женщины, насколько мистер Хаттерсли был отцом и покровителем прежней, и я в такой же степени, как он когда-то, имею право препоручить ее в бракосочетании избранному ею жениху. Как вам моя логика, мистер Харкер?
— Никакая это не логика, мистер Бакстер, а чушь на постном масле, — ответил адвокат холодно. — Я не сомневаюсь ни в том, что леди Коллингтон погрузилась в воды Клайда, ни в том, что сотрудник Общества человеколюбия извлек ее из реки. За это ему и платят. Он послал за вами, чтобы вы вернули ее к жизни, что вам, несомненно, удалось. Затем вы дали ему взятку, чтобы он позволил вам увезти ее сюда, где, представляя ее окружающим как племянницу и жертву катастрофы, вы медикаментами привели ее разум в детское состояние и вдоволь натешились ее телесной красотой и соблазнительной слабостью, прикрывшись личиной доброго дядюшки и заботливого врача. В этой роли вы даже совершили с вашей любовницей кругосветное путешествие! Но, вернувшись в Глазго, вы почувствовали, что она вам надоела, и потворствовали ее побегу с несчастным Данканом Паррингом. Вчера я посетил мать бедного Парринга, которая страшно удручена случившимся. Она сказала мне, что ее сына привела к телесному, душевному и финансовому краху женщина, которую он называет Беллой Бакстер. Если бы его не содержали сейчас под охраной в городском Королевском приюте для душевнобольных, он бы сидел в тюрьме за присвоение средств, вверенных ему клиентами. В прошлом месяце ваша дважды брошенная любовница к вам вернулась, и вы спешно устроили ее брак со Свичнетом, вашим слабоумным прихлебателем. Если я расскажу эту историю британскому суду присяжных, он мне поверит, потому что это сущая правда. Посмотрите, сэр Обри! Посмотрите на него! Что правда с человеком делает!
Со стоном, подобным подземным раскатам грома, Бакстер поднялся со стула, прижал руки к животу и низко склонился, дергаясь, как эпилептик. Я был удивлен не его реакцией, а тем, что он удержался на ногах. Адвокат так искусно перемешал правду и ложь, что на мгновение даже я ему поверил. Но тут к Бакстеру подскочила Белла, обвила рукой его талию и, нежно поглаживая, выпрямила его снова. Это подхлестнуло меня. Если посетители никогда раньше не сталкивались с холодной яростью рационального до мозга костей шотландца, теперь они узнали, что это такое.
— Если бы мистер Бакстер не испытал сейчас боли, он был бы каменным истуканом, — сказал я. — Злоупотребив гостеприимством этого мудрого, доброго, самоотверженного человека, вы назвали его уродом и лжецом. В присутствии пациентки, которая обязана ему жизнью, вы обвинили его в развратных посягательствах на нее. Вы не знаете, какая страшная трещина опоясывает ее череп; если бы он не заботился о ней, как мать, и не воспитывал ее, как отец, дело не обошлось бы полной потерей памяти — ее сознание осталось бы сумеречным. Кругосветное путешествие было не любовным развлечением, а лучшим способом показать ей мир, который она забыла. Он не потворствовал ее побегу с Паррингом — он пытался ее отговорить, умолял о том же меня, а когда нам обоим это не удалось, он снабдил ее средствами для того, чтобы вернуться к нам, когда эскапада ей наскучит. Никакой распутник, избавляющийся от любовницы, так бы не поступил! Вам, вдобавок, хватило бесстыдства назвать меня — его лучшего друга! Арчибальда Свичнета, доктора медицины, врача Королевской лечебницы Глазго! — вы посмели назвать меня неотесанным негодяем и слабоумным прихлебателем. Неудивительно, что нарушение функции блуждающего нерва породило у него обратную перистальтику, вследствие чего выброс сока поджелудочной железы вызвал раздражение пищевода, сопровождаемое сильнейшей изжогой! И болезненную реакцию на мерзкую хулу вы трактуете как признак ВИНЫ??? !!! Стыд вам и срам, джентльмены. Я начинаю думать, что вы и не джентльмены вовсе. — Благодарю тебя, Свичнет, — проговорил Бакстер.
Теперь он сидел в кресле напротив мистера Хаттерсли, а Белла стояла позади него, положив руки ему на плечи и как бы его защищая. Она смотрела на него с таким выражением лица, какое я впоследствии, проводя с ней медовый месяц в Италии, увидел у Боттичеллиевой Мадонны. Бакстер вновь заговорил с адвокатом, как будто ничего не случилось.
— Итак, вы полагаете, что дама, стоящая позади меня, и жена генерала — одно и то же лицо.
— Не полагаю, а знаю.
— Я докажу, что вы не правы, с помощью пяти независимых свидетельств, каждое — от ученого мирового масштаба. Леди Виктория Коллингтон была истеричка; она так по-детски зависела от мужа, которому была невыносима, что самой большой радостью для нее были визиты домашнего врача; она испытывала такое отвращение к себе, что охотно притупляла свой разум успокоительными и страстно желала, чтобы ее тело изуродовали скальпелем. Прав я или нет?
— Да уж, устроила она жизнь генералу, — проворчал старый мистер Хаттерсли, — но я бы добавил, что и в самых диких припадках она вела себя как настоящая леди.
— Она давала отдых своему бедному разуму посредством успокоительных, — сказал врач, — и хотела, чтобы ее исцелили скальпелем. С этими поправками ваш портрет несчастной леди более чем верен.
— Да, вы неплохо знаете мою жену, Бакстер, — усмехнулся генерал.
— Я никогда не встречал вашу жену, сэр Обри. Утопленница, которая пришла в сознание в этом доме, — другое лицо. Объясните присутствующим, доктор Приккет, кто такие Шарко из Парижа, Голый из Павии, Крепелин из Вюрцбур-га, Бройер из Вены и Корсаков из Москвы.
