– Стыдно что-то, – ответил Леня, – перед Клавой неловко, перед Зурабом неудобно, хотя он и сволочь, да… перед всеми виноват. Другие Олины соседи получили квартиры черт знает где. Неловко.
Друзья молча уставились на Леню. Это, правда, не помешало Стасу схватить закуску, а Мишке – добавить в стакан еще вина. Они так и выпили, не сводя глаз с Лени. Потом переглянулись, но снова ничего не сказали. Стас заскрипел стулом, потянувшись за бутылкой. Мишка плеснул себе в стакан новую порцию, потом подумал, добавил себе и налил Лене в стоящую перед ним кофейную чашку.
– Чувство вины, – задумчиво сказал Леня. – Стыд и чувство вины. Голод или, скажем, ощущение холода. Простые вещи. Банальные. А стыд – штука социальная, человеческая. Сложное это чувство.
– Ладно тебе, сложное. Наклонился поднять даме платочек, пукнул и красней от стыда. Ничего в этом глубокого нет.
– А что, Мишка прав, – вступил в обсуждение Стас, – чего разводить философию на пустом месте. Я одну свою заведующую поймал на краже, на пустяковой. Взяла, дура, принесла старый телевизор, а новый снесла домой. И списала его как брак. Мы отправили в ремонтный центр «Тошиба» несколько бракованных приемников, а оттуда перезвонили, подняли меня на смех. Телевизор был трехлетний и чиненый. Это же позор для меня! А эта сука даже не покраснела. Губку закусила, харю отвернула, и глаза полные слез, можно подумать, я ее обидел.
– И что ты с ней сделал? – поинтересовался Мишка.
– Да понимаешь, – Стас затянулся сигаретой, – я тоже большой дурак. Года два назад, проверяя торговые точки, заехал я под закрытие в ее магазин. И угодил на ее день рождения. Водителя отправил за цветами, а сам возглавил стол в ее кабинете. Посидели неплохо, потом сотрудники разошлись…
– И ты ее трахнул, – продолжил Леня.
– А как это ты догадался?!
– Интуиция, прозорливость, знание жизни. Выбирай, что тебе больше нравится. И что, она из тебя стала веревки вить?
– Ты же меня знаешь, – загудел Стас, – какие веревки! Правда, послабления ей давал. Если план не дотянет. Или что. Но больше ни разу с ней дела не имел, да и желания не было. Хотя баба видная.
– И что же ты с ней сделал за этот старый телевизор? – опять спросил Мишка.
– Что, что? Посмотрел на ее заплаканные глаза, послушал минутку ее встревоженное дыхание, и… Лень, а Лень, заверши рассказ, а!
– Отвел в свою уродскую комнату отдыха и отодрал.
– Почему уродскую? – запротестовал Стас. – Почему ты всегда ее так называешь? Немного неудобная и все.
– Немного, – возмутился Леня, – я помню, как с голым задом бегал в сортир через весь коридор. Хорошо хоть, что из сотрудников уже никого не было. Это надо так придумать комнату отдыха.
– Скоро офис буду менять, – заявил Стас, – сделаю и с туалетом, и с ванной.
– Ладно, – согласился Леня. – А с бабой как все же поступил?
– Как ты сказал, так и поступил. А потом перевел ее заведовать новым магазином. Строящимся. Там работы на полгода, если не больше. Пусть сделает зал, подсобку, склады. Учет наладит. Там и посмотрим. Вот тебе и весь стыд.
– Нет. Не хотите вы меня понять. – Леня помолчал. – Я как-то прочитал книгу Фрида Венинга. Кто такой – не знаю. Книга и не художественная, и не научная. Не могу определить какая. В общем, он описывает свою жизнь как болезнь, точнее, как историю болезни, с временным излечением, рецидивами, сильным обострением. Болезнь эта – стыд. Начинается книга с маленькой истории из школьной жизни.
Леня рассказывал, вспоминая содержание книги и удивляясь, насколько глубоко она, оказывается, затронула его нутро. Вспоминалось отчетливо и легко.
– Вот, потом другая история, такая же простая. Он украл – это обнаружилось. И следующая, и так далее. Причем время от времени ему вспоминаются то один, то другой случаи из жизни вновь и вновь, и он испытывает все более нестерпимый стыд. Иногда месяцами это чувство его не мучит. Оно есть, но есть в латентной форме. Вдруг он совершает какой-то поступок, или говорит что-то неудачное, или попадает в неловкую ситуацию, и чувство стыда вспыхивает, как приступ болезни. И этот новый приступ добавляется к его воспоминаниям. Ну что ты, Мишка, скажешь про это?
– А черт его знает. Психика – не моя область. Но ты описываешь стыд как лихорадку, что ли. Да Бог с ним, со стыдом.
Стас молчал, потягивая из фужера сухое вино. Молчал и Леня.
– Уже неделя, как Оля без корсета. В принципе ее можно забирать из клиники. Романов утверждает, что хорошо бы месяцок ее подержать где-то поблизости. Там санаторий есть, пансионат такой небольшой. Чуть выше, в горах.
– Хорошее место. Был я там, – сказал Стас. – С Илгой специально заезжали посмотреть. Я думаю, тебе стоит съездить, повидать девку, оплатить ее пребывание.
И он посмотрел на Леню. А Леня посмотрел на них. И они посмотрели друг на друга. И улыбнулись. И засмеялись. И начали хохотать. Стас даже выплеснул себе на брюки вино из фужера. Так что пришлось доливать. И Леня плеснул себе из бутылки, отобрав ее у Мишки. Но Мишка перед этим успел наполнить свой стакан. И они чокнулись и выпили.
– А чего это мы хохочем? – спросил себя Мишка. – Оля выправлена, это так. Но теперь начинается другая жизнь. Вскоре она вернется сюда. И что дальше?
– Все правильно, – сказал Стас, – все верно. Я вот и говорю этому. Пора. Пусть берет девку в жены. Кто же еще? Ты женат. У меня Илга. Только Ленька свободен.
– Романов говорит, что ей бы родить сейчас. Полная перестройка организма. И закрепление успеха его клиники. – Мишка отхлебнул, закашлялся. – Для них там не секрет, что ты для нее – все. И бог, и царь, и герой.
– А вы не сговорились ли?
– Не-е-е. Это и ежу понятно, – ответил Мишка. – После любого твоего звонка она на крыльях летает. День-два без письма, без звонка – вянет, теребит свою мохнатую игрушку.
– Ладно. Все равно надо лететь. Завтра, нет, в понедельник отдам паспорт на визу. Еще надо с мебелью закончить. Да, кстати, Стас, ты хотел всякой аппаратуры напихать. Как с этим делом?
– Так ты чего, не был в квартире?
– Нет. Как привезли испанскую койку, так и не был. Даже не разбирал ее и не устанавливал. А ты, значит, был?
– Не только был, но вдвоем с водилой и кровать эту установили, и аппаратуру втащили, и подключил я все. Теперь осталось только содрать пленку с матраца и застелить постель. Только я думаю, что Оля одна в постели потеряется. Не велика ли кроватка?
– Ну, не знаю. Я как увидел ее в Москве на выставке, так сразу и заказал. А чего мы сидим? Мишка, почему не наливаешь?
– Давно налито, – ответил Мишка, – и мной, например, выпито. А вы можете оставаться трезвенниками.
Но это предложение было отвергнуто. И процесс возобновился. И тут Стас кое-что вспомнил.
– Да, Ленька, а что там за коробка стояла на кухонном подоконнике? – спросил он. – Какие-то старые чашки, рваные игрушки, ножи и вилки.
