Изумленная и тоже подавленная Тамара полезла в кошелек.
Она еще не знала: помириться с дочерью ей уже не суждено…
Сашка Ермоленко впустила Олесю в квартиру, заперла дверь, подождала, пока та снимет куртку, и проговорила глухо:
– На кухню давай проходи.
Кочевая жизнь, постоянные стрессы, готовность к любым неприятностям и развитое чувство опасности подсказали девушке: что-то произошло. И случившееся ну никак не в ее пользу. Внутренне напрягшись и стараясь сохранять спокойствие, Олеся Воловик прошла в неубранную и неуютную кухню: Саша не отличалась аккуратностью, даже зеленый попугайчик в клетке выглядел всклокоченным, а саму клетку давно не чистили – ее запахи из кухни не выветривались даже мартовским сквозняком.
– Сядь. – Саша кивнула на табурет.
Смахнув с него высыпавшийся из клетки птичий корм, Олеся присела, закинула ногу на ногу, достала сигареты.
– Что-то не так?
– А вот ты считаешь, подруга, что все у нас пучком, да?
Олеся почувствовала: Саша сама себя заводит.
– Толком объясни. Прямо с порога какие-то предъявы…
– Скажи спасибо, что я вообще с тобой говорю.
– Спасибо. Только ты покудова ни о чем не говоришь.
– Так слушай. – Саша угостилась сигаретой из Олесиной пачки. – Короче, помнишь, на Восьмое марта у Таньки Бежевой собирались? Ты еще ночевать осталась, а утром какие-то непонятки у вас… Помнишь, ну?
– Блин, Санька, когда это было!
– Две недели назад, между прочим.
– Больше. Двадцать шестое сегодня.
– Тем более. В общем, Танька колечка обыскалась. И цепки золотой, с крестиком. Думают на тебя.
– На меня? – Олеся ткнула себя пальцем в грудь. – Эта баба не могла столько времени найти свои цацки, и я теперь виновата?
– Ты сиди и слушай. – Саша закурила. – Они не искали, короче. То есть не сразу искали. Танька те свои кольца-цепки где-то держала отдельно, ну, не надевала. Вот сейчас, говорит, хватилась – нету.
– И сразу на меня подумала?
– Не сразу. Просто у нее с восьмого марта никто так особо не тусил. А ты неделю назад Ленке Горчевской пятьсот гривен отдала. Девки это обсудили. И решили: ты колечко и цепочку Танькины продала, чтобы часть долгов отдать. Сколько ты Ленке торчала пятихатку? С Нового года?
Глаза Олеси сузились.
– Не надо меня так по-черному подставлять, Сань… Ленка уже печень проела, вот я и нашла бабки. Где и как – мое дело, их, кстати, мне тоже надо отдавать. Сама же знаешь мою ситуацию…
– Лесь, мне твою ситуацию на хлеб намазать и с чаем выпить? Извини, конечно, подруга, но ты и мне сотню торчишь… И ничего пока, приходишь вот ночевать…
– Выгоняешь?
– Девки сказали так: узнают, кто пустил тебя спать – сделают проблему. Слушай, я сраться ни с кем не хочу. Запустили такую тему: если ты принесешь вещи или отдашь деньгами, проблему закроют. Нет – сама смотри, ты Таньку знаешь, она с такими тусуется… Им только за счастье. Поймают на улице, закроют в квартире, станут банабаков[3]водить. Пойди тогда пойми, когда отработаешь.
– Зачем ты меня пугаешь, Саша? Думаешь, меня такими вещами можно испугать?
– Тебя не пугают, Лесь. Честно, меня даже ничего тебе не просили передавать. Просто разговор слышала, краем уха. Вообще говорят, ты уже давно достала всех своими проблемами…
– И хотят, по ходу, сделать мне новые проблемы?
– Леся… – Саша вздохнула, помолчала, затягиваясь, повторила: – Леся… Может, это… уедешь из города пока? Хоть к бабке… Отсидишься. Куда ты там летом собиралась, учиться вроде? Мирись с мамкой, дуй в Киев, поменяй, как говорят, пароли и явки. Карточки вон телефонные меняешь постоянно, могла бы часть долгов погасить…
Ничего не ответив, Олеся Воловик встала, с грохотом отодвинув табурет. На звук живо отреагировал попугайчик, ожил, затрещал-зачирикал.
– Ну начинается, Лесь! – занудила Саша. – Куда пошла? Не гонит тебя никто. Просто поговорили по-дружески. Ты ж должна знать…
– Все я знаю! – огрызнулась Олеся из прихожей, натягивая куртку. – Телефон не собираюсь больше менять! Хотите – ищите! Вообще я Таньке, сучке этой, сама завтра позвоню и все скажу! Не на ту напала! Ты веришь, что у нее вообще что-то пропадало? Ты видела у нее цепочку с крестиком?
Саша Ермоленко стояла на кухне, опершись о стол, слушала выкрики подружки и ничего не могла сказать в ответ. В конце концов, Олеся Воловик в последнее время создает проблемы исключительно себе. И если кто-то хочет показать девке, как выглядят настоящие проблемы, Саша не собиралась никому мешать. Но и участвовать в загоне давней приятельницы тоже как-то не очень хотелось.
Когда за Олесей захлопнулась дверь, Саша обратила внимание: сигарета, которую та достала из пачки, так и осталась лежать на столе нетронутой. Машинально взяв ее, девушка задумчиво раскрошила сигарету на пол клетки попугая. С некоторых пор птичка пристрастилась клевать табак.
…Позже выяснится: Александра Ермоленко была последней из близких знакомых, кто видел Олесю Воловик в живых…
Шагая по мокрым мартовским улицам в ночи, она не знала, куда ей идти. Ночевать у Сашки после всего услышанного не хотелось. Правда, Олеся ушла, поддавшись минутному порыву. Пройдя два квартала, она даже подумывала вернуться и переждать под крышей хотя бы до утра. Но быстро отогнала от себя эту мысль. Вместо этого поглубже засунула руки в карманы, повела плечом, поправляя тоненький ремешок сумочки на плече, втянула голову в плечи.
Сейчас Олеся Воловик шла куда глаза глядят.
Пройдя пешком еще несколько кварталов, она уже решила: Сашка права. Надо в очередной раз вернуться к бабушке, сесть там и сидеть, не высовываясь. Пусть даже мать ее там ищет, ведь наверняка позванивает. И даже пусть отыщет. Обида притупилась, ближе мамы все равно никого, пора бы с ней помириться. Тем более что как-то, позвонив бабушке, она узнала: с Толиком своим Борисычем мать уже месяц не живет.
Все сначала.
Нужно в который раз попробовать остановиться и начать все сначала.
Холодно. Темно и холодно. Часов у Олеси не было, она проверила время по дисплею телефона – начало одиннадцатого. Черт, вот засада… Не ночевать же на вокзале, как уже случалось несколько раз…
Она по-прежнему не знала, куда идет. По обе стороны улицы маячили угрюмые коробки спального района. Холодало. Видно, не напрасно ночью заморозки, Олеся днем услышала прогноз по какому-то радио. Еще чего не хватало…
Свернув в очередной раз, она увидела перед собой слабо светящуюся надпись «Фонтан», а когда приблизилась – услышала музыку изнутри. Внешне кафе не представляло собой ничего особенного. Олеся даже вспомнила его: заходила несколько раз выпить дрянного растворимого кофе, когда бывала в этом районе. Музыка, свет, тепло, люди.
