Убедив себя, что ехать надо прямо сейчас, сваха нащупал ногами кожаные сандалии, и в ту же секунду, как он поднялся из-за стола, дверь отворилась.
— Гийом, дружище! Я так рад, что застал тебя, — погнал с места в карьер почтальон. — Я приготовил скромный обед, чтобы поблагодарить тебя сам знаешь за что.
— Это очень любезно с твоей стороны, Жильбер, но, к сожалению, я вынужден отказаться. У меня несколько другие планы.
— Чепуха! Пойдем. Все уже на столе.
— Нет, правда, я собирался за свиными ножками…
— Ну так съешь их на ужин. Никуда твои ножки не денутся. К слову сказать, я тут на днях видел в Брантоме замечательные свиные ножки — знаешь, в такой мелкой обсыпке из корнишонов. Давай, запирай свою дверь! Вот так. Мне нужно столько всего тебе рассказать. Ты не поверишь, как здорово все прошло. Признаюсь, у меня были определенные сомнения, когда ты решил записаться в свахи, — собственно, как и у всей деревни, — но, похоже, у тебя просто талант. Ты видел это? Нет, ты только взгляни на эти листья! Разве они не прелесть?! Они называются purkulettes jaunes. Мы с Эмилией купили их на floralies в Сен-Жан-де-Коль.
Мало того, что пережаренная телятина в соусе из белых грибов с недожаренной в гусином жире картошкой уже сами по себе были Гийому в тягость, так пришлось еще и сносить их под аккомпанемент почтальонской трескотни о многочисленных достоинствах Эмилии Фрэсс, о которых сваха и без того был прекрасно осведомлен. Покончив с пыткой, почтальон поинтересовался, дошел ли до Гийома слух о том, что обнаружил совет: оказывается, труба с горячей водой стала жертвой умышленного вредительства. Не проявив ни капли интереса, гость ответил, что да, разумеется, слух до него дошел. И хотя они были совсем одни и за закрытыми дверьми, почтальон опасливо огляделся по сторонам, склонился к самому уху свахи и доверительно прошептал, что, мол, все это — результат чрезвычайно секретной диверсионной операции «Тайного комитета против муниципального душа». А затем откинулся на спинку стула и спросил у своего собеседника, что слышал тот. Ответив, что все, в общем-то, примерно в том же духе, сваха вытер усы, положил салфетку на стол и сказал, что ему в самом деле пора, так как у него еще куча дел. Но куда там. Вновь понизив голос до шепота, почтальон потребовал объяснить, почему Гийом до сих пор не вступил в их организацию. Не удовлетворившись ответом, что его гость и без комитета занят по горло, Жильбер Дюбиссон попытался соблазнить собеседника обещанием формы и значка, не говоря уже о непременном pot d’amitié на каждом еженедельном собрании на берегу Белль, возле старой прачечной. Но заманить сваху было не так-то просто. Он встал, собираясь откланяться, однако почтальон ловко преградил ему путь, и уже в следующее мгновение Гийом был подвергнут экзекуции в виде экскурсии по саду хозяина дома с осмотром всех достижений, за коей последовало еще более продолжительное созерцание знаменитых ящиков для цветов. Стоило Гийому решить, что его мучения позади (он даже успел перейти улицу до середины), как Жильбер Дюбиссон громко окликнул его, сказав, что кое-что забыл. Почтальон тут же исчез в доме, но вскоре появился вновь, на сей раз с темно-розовым цветком в горшке, который и презентовал свахе, похвастав, что вырастил его из крошечного семечка. Гийом Ладусет пытался отказаться, говоря, что все это лишнее и что это входит в его прейскурант услуг, однако вынужден был уступить и скрепя сердце принять подарок. Вернувшись в контору, он поставил цветок в угол, без всякого намерения когда-либо поливать его.
Лизетт Робер въехала на небольшую пыльную парковку у городской ратуши в Бурдее, заглушила мотор и огляделась. Не увидев никого, кто подходил бы под описание, данное свахой, она осталась в машине. Однако жара быстро выгнала ее наружу. Лизетт направилась к травке, села на скамейку на речном берегу и стала наблюдать, как Дрона щекочет пушистые ветви ив. Вскоре она почувствовала, как рядом на скамейку опустился некто тяжелый. Лизетт повернула голову и с удивлением узрела Стефана Жолли — без буйства черных кудрей и в свежей белой футболке.
— Привет, Лизетт, — поздоровался он.
— Привет, Стефан, — ответила повитуха.
Они поцеловали друг друга в щеку.
— Гийом сказал, что… — начал было булочник, но осекся.
— Что мы проведем этот день вместе?
— Да, если ты не против.
— Нет-нет, конечно.
— Лизетт, я просто хочу тебе кое-что сказать, пока мы не начали. Насчет тех лягушек. Это был не я.
— Знаю.
— Знаешь?
— Я никогда и не считала, что это ты. Слух распустили другие.
Булочник выглядел озадаченным.
— Тогда почему мы с тобой не разговаривали все эти годы?
Взгляд Стефана Жолли зашарил по траве в поисках ответа, но его так и не нашлось — ни у него самого, ни у Лизетт Робер. В конце концов булочник улыбнулся и брови вспорхнули вверх, точно пара вспугнутых дроздов.
— Похоже, все это было просто досадное недоразумение, — заключил он. — Не бери в голову. С кем не бывает. Итак, я думал для начала пообедать в «Les Tilleuls»,[26]а затем сходить осмотреть замок. Как тебе такой план?
— Просто замечательно, — ответила она. — Я тут сто лет не была.
Однако Стефан Жолли уже слушал вполуха: он пытался определить, какой из локонов повитухи коснулся его щеки, когда они целовались.
Парочка взошла на готический мостик и остановилась полюбоваться одетой в плющ мельницей XVII века, выстроенной в виде лодки посередине реки, с расписной лестницей, сбегающей к чудесному садику, и тем, как речной поток причесывает космы зеленых водорослей. Потом они продолжили путь вверх по улице, мимо табачной лавки, куда булочник непременно заскочил бы за сигаретами, если б не забыл, что он курит. В «Les Tilleuls», с его парусиновыми навесами и ставнями оттенка молодого лишайника, их сразу же проводили за столик под липами. Сваха оказался человеком предусмотрительным и заказал столик заранее, ибо сам Стефан Жолли, услышав, что Лизетт Робер в этот день свободна, был слишком поглощен тем, как бы поскорее избавиться от покупателей (не на шутку, кстати, взъяренных).
Не прошло и пары минут, как официантка принесла корзиночку с хлебом и приняла заказ на бутылку rose,[27]которое Стефан выбрал машинально, ибо не мог оторвать взгляда от розовых губ Лизетт. Официантка вернулась с двумя книжечками меню, которое приятно удивило обоих, однако булочник никак не мог решить, что же взять, — столь силен был дурман в его голове, — и ей пришлось подходить к ним три раза.
Лизетт Робер принесли салат «по-перигорски», и булочник сделал комплимент ее выбору. Ему же принесли салат с тремя видами подогретого «Кабеку», и повитуха сделала комплимент выбору Стефана Жолли. Предложив хлебную корзинку сначала даме, он взял ломтик себе, разорвал пополам и откусил. Но столь велико было возбуждение булочника от вида утиного желудка, проскальзывающего в рот Лизетт, что впервые за всю свою профессиональную жизнь он не смог оценить труд собрата по ремеслу. Стефан Жолли поднес кусочек козьего сыра к губам, но с них еще не исчезло эхо прикосновения к щеке Лизетт Робер, и он положил вилку обратно, дабы продлить неземное чувство.
