— Нет, не отпустил бы, — согласился Влад, понимая, что по-своему Красномордый совершенно прав. Бояре больше всего ценили покой, а при Владе покоя им не было.
— Вечно тебе не сиделось, — продолжал тем временем бурчать Мирон. — То идешь османов воевать — крестовый поход, дескать. То вместе с османами Себеш и Брашов берешь. А когда дружок твой Хуньяди наши земли грабил после того, как вам под Варной наклали?
— Хуньяди мне не друг, — огрызнулся Влад.
— Потом-то не друг, а был друг! У тебя не поймешь, господарь… Ну и зачем ты мне, а? Вот монах — другое дело, — повернулся в седле боярин. — Ты, монах, из францисканцев будешь, не иначе?
— Ты не ошибся, боярин, — сухо ответил фра Бернардо.
— Это хорошо. Францисканцы богатые, хоть и гундосят про апостольскую бедность… Сколько за тебя отвалят выкупа братья, а?
— Мы — великий нищенствующий орден, боярин. Тебе ничего за меня не «отвалят», как ты изволил выразиться. Лишь помолятся о моем и твоем спасении.
— О моем, я уж как-то и сам помолюсь, — усмехнулся Мирон. — А ты брешешь все, поди.
— Хорошо богатство, в котором нет греха, и зла бедность в устах нечестивого, — парировал монах.
Дальше они ехали молча. Прямой дорогой к своему дому Красномордый везти их почему-то не стал, повел окольными путями, и добрались они нескоро.
Жилище Мирона походило на самого боярина — грузное и несуразное, с кучей нелепых пристроек. Дом окружал высокий частокол с башенками, на случай нападения неприятеля. Не замок, конечно, но с разбегу не возьмешь…
— Давайте их покамест в сарай! — распорядился Красномордый, грузно спрыгнув наземь. — Чуть позже я их на ужин приглашу…
Не развязывая рук, их втолкнули в дверь низкого бревенчатого сарая, свежесрубленного и пахнущего смолой. Окон в сарае не было, и лучи заходящего солнца проникали внутрь через несколько узких щелей под самым потолком. Но и этого хватало, чтобы Влад увидел лежащих на соломе людей.
— Кто тут?! — спросил он, когда за спиной закрыли дверь и лязгнул тяжелый засов.
— Господин? Ты, что ли?!
С пола неуклюже поднялся Батя.
— Как видишь… Кто с тобой?
— Пантилимон, только он без чувств валяется, ему дубиной по голове изрядно пришлось. Еще Дан, но он уж отошел. Вон, в угол стащил его… Остальных всех побили. А тебя-то как взяли, господин?
— Как-как… — сердито буркнул Влад. — Видать, прикинули, что конные могут и прорваться, еще один заслон впереди поставили. А мы в него, как карп в решето, и угодили.
— Дом-то, куда нас привезли, боярина Табары.
— Да он сам нас и полонил, собака. Разбойничков лесных прикормил, жирует. Садись, монах. Или так и будешь стоя ужина ждать?
Влад плюхнулся на солому рядом с Батей; монах садиться не стал, прислонился к стене.
— Что будем делать? — уточнил он.
— Да ничего. Отсюда не выбраться, бревна ж не прогрызешь… Подкопаться если попробовать…
— Я уж пробовал, — сказал Батя. — Камень сплошной.
— Не обиделся, что бросил вас? — спросил старого гайдука Влад. — Зло не затаил?
— Наше дело служивое, господин. Сами проворонили засаду, сами и поплатились. Я думал, вы с монахом спасетесь, а тут вон какое дело…
— Ну и ладно, — заключил Влад. — Ты хорошо тут пошарил? Серпа или другой железяки не завалялось?
— Нету ничего, совсем новый сарай. И, думаю, не для барахла строили, а для пленников вроде нас.
— Тебе нужно оружие, князь? У меня есть.
Влад недоверчиво посмотрел на фра Бернардо.
— Пусть твой человек развяжет мне руки для начала, — попросил монах.
— Что ж я, в самом деле… — опомнился князь. — Батя, руки нам развяжи! Мне первому! Ты сам-то почему не связан?
— Отчего же, был связан, — сказал Батя, принявшись за узел. — Да как приехал сюда, сразу освободился. Понамотали там веревки, а толку… Руки вязать — это не козу пежить, а здешние холопы ничего другого не умеют.
— Ну, ты потише, — одернул его князь. — Здешние холопы весь наш отряд положили. И сами мы в сарае сидим.
Старый гайдук сердито запыхтел.
Когда веревка упала на солому, Влад сам занялся руками монаха. Тот долго растирал онемевшие запястья, после чего уселся на пол и принялся стаскивать высокий остроносый сапог.
— Что, прямо сапогами станешь их бить? — с интересом спросил Батя. — Вижу, носы знатные, стальные…
— Сапоги сапогами, но у меня тут есть кое-что еще… — Фра Бернардо возился с подошвой. Что-то щелкнуло, звенькнуло, наподобие распрямившейся пружины, и в руке монаха оказался тонкий длинный стилет. Старый Батя присвистнул.
Фра Бернардо протянул стилет Владу.
— Держи, князь. Когда сильный с оружием охраняет свой дом, тогда в безопасности его имение. Правда, у святого Луки есть и продолжение: когда же сильнейший его нападет на него и победит его, тогда возьмет все оружие его, на которое он надеялся, и разделит похищенное у него.
— Знавал я одного Луку в Брашове, тоже умный был человек, — словно сам себе проговорил Батя.
Влад повертел в пальцах почти невесомый клинок. Казалось, его можно свернуть в кольцо. Рукоять небольшая, но не против меча же с ним биться, это потайное оружие, чтобы горло перерезать, брюхо вспороть, жилы подсечь…
— А сам-то как? — осведомился он, пряча стилет в рукав.
— У меня есть кое-что еще, — повторил фра Бернардо.
— Тут у Красномордого человек двадцать, да еще слуги, да мало ли, что в доме, — предостерег Батя. — Я обсмотрел, когда вели… Не справимся, поди.
— Не справимся — так помрем со славой, а не в загаженном сарае, — сказал князь. — Ты-то, монах, точно подумал? Может, тебе и вправду лучше выкупа дождаться? Сам понимаешь, вряд ли мы отсюда живыми выберемся. А твои братья, может, и впрямь бы заплатили, сколько этот боров стребует, ты же в Ватикане человек не последний.
— А как же твой сын?
— Не судьба, стало быть…
— Нет, князь, — решительно покачал головой францисканец. — Я с тобой. Я привык выполнять до конца все свои поручения.
— Ай да монах! — с уважением крякнул Батя. — Но как же нам наружу-то выйти?
— Я же сказал: добрый боярин нас на ужин пригласить грозился, вот и выйдем. А там уж решим, что дальше делать.
— Этак-то еще и поесть получится перед смертью! — заключил гайдук и похлопал себя по объемистому животу. Монах в ответ на это беззвучно засмеялся.
4
…Красномордый оказался верен своему слову — едва стемнело, как дверь отворилась, и на пороге встал человек с фонарем. За ним маячило еще несколько фигур. Фонарщик посветил внутрь сарая и удивленно воскликнул:
