– Ну это несерьезно, – отмахнулся Змей. – Не отвлекайтесь. Откуда приходят химеры? Сверху или снизу?
– Конечно, сверху! Откуда мох пришел, оттуда и они приходят.
– Не следует ли из этого, что они способны преодолевать Грань? Хотя бы в одну сторону – сверху вниз?
– Никогда не думал об этом.
– С какой стороны вы подошли к обители Света? – Змей предъявил Кузьме чертеж, тщательно выполненный углем на листе рыхлой сероватой бумаги, которую, как говорят, метростроевцы наловчились делать из тщательно перемолотого мха.
– Я в этих кружочках и загогулинах не разбираюсь. – Слова Кузьмы были истинной правдой. – Мне ваши узоры без надобности. Подземные ходы нужно нюхом чувствовать.
– Ну а все же? – настаивал Змей, тыкая в чертеж пальцем. – Вот туннель, который соединяет обитель Света с владениями темнушников. Вот другой туннель, по которому можно добраться до Торжища, а вот два малоизвестных туннеля, которые уходят в лабиринты, на этой схеме не изображенные. Который из них ваш? Только не надо гадать.
– А где дозоры светляков расположены? Тут это видно?
– Конечно. Здесь справа, а здесь слева.
– Светляки на меня слева набросились. Вот и соображайте.
– Все ясно, – Змей чиркнул по бумаге пальцем. – Это совпадает с нашими сведениями.
– Не пойму я только, зачем вам это знать нужно?
– Так… На всякий случай – Змей спрятал чертеж и сразу же переключился на другую тему: – Как глубоко вы проникали в недра Шеола?
– Всяко бывало. Смотря как мерить.
– Меряйте в километрах.
– С километрами у меня слабо, – признался Кузьма. – Я все больше на чутье полагаюсь. На какой мы сейчас примерно глубине?
– Зачем же примерно? Могу сказать точно. Ноль целых девять десятых километра.
– Тогда на ваш вопрос я отвечаю так: можно говорить о трех-четырех километрах.
– Ну а если в стороны? – Змей для наглядности пошире развел руки.
– Тут в километрах не померишь. Это то же самое, что спросить у глиста про величину свиньи, в кишках которой он проживает. Но бывал я во многих местах. Отрицать не буду. Правда, много где и не бывал.
– Например?
– Про Фараоново озеро слышали? Вот его-то я и не нашел, как ни старался. Хотя двое или трое выползков клялись, что даже искупались в нем.
– Разве им воды мало?
– Не скажите. Там совсем другая вода. Она все болезни лечит и раны заживляет.
– Глупости! Я ведь просил вас не отвлекаться… Новые ходы в Шеоле появляются?
– Конечно. За это вам надо спасибо сказать.
– Я говорю о ходах, не имеющих к нам никакого отношения, – пояснил Змей.
– Хм… – На этот раз Кузьма задумался по-настоящему, однако метростроевец не торопил его, делая, наверное, скидку на сложность вопроса. – А знаете, появляются!
– Кто их прокладывает?
– Я почем знаю! А кто прокладывает морщины на коже? Сами собой появляются.
– Морщины появляются потому, что кожа стареет.
– И Шеол стареет. Одни подземные реки иссякают, другие меняют русла. Где-то грунт проседает, где-то вспучивается. Про потопы тоже нельзя забывать. Да мало ли что еще!
– Приходилось ли вам находить какие-нибудь подземные склады?
– Скорее клады, чем склады. В основном мелочовка. Сегодня нашел, а завтра уже сбыл все.
– Хотите сказать, что о складах оружия, амуниции и горючего вам ничего не известно?
– Не хочу сказать, а говорю! Не-из-вест-но! – произнес Кузьма по слогам. – Вы меня еще в прошлый раз этим вопросом замучили, когда я в лазарете почти без чувств лежал.
– Не надо нервничать… Как близко вы подходили к Грани?
– С какой стати мне к ней близко подходить? Я в огонь зря соваться не привык.
– В огонь? – Змей едва не подскочил на своем месте.
– Не в огонь, так под топор, какая разница! Это я для примера сказал.
– А-а-а… – разочарованно протянул Змей. – Есть ли у вас собственная версия причин, вследствие которых наступила Черная Суббота?
– Хоть сто штук. Могу и сто первую сочинить. Специально для вас. Только в другой раз. Устал я что-то. Давно не приходилось столько говорить. Язык распух.
– Хорошо. Будем заканчивать. – Похоже было, что и Змей изрядно вымотался. – Не хотите ли добавить что-нибудь к уже сказанному?
– Добавляют в драке, если кому вдруг мало покажется, – молвил Кузьма назидательным тоном. – В корчме иногда добавляют, но уже за отдельную плату. А мне добавлять нечего. И так всю душу наизнанку перед вами вывернул.
– Вряд ли. Душа ваша – потемки. Шеол, конечно, на всех свою печать накладывает, но на выползков в особенности. Там бездна, – он указал пальцем вниз, – и тут тоже бездна, – палец уперся Кузьме в грудь.
Сказано все было совершенно серьезно, без тени шутки или иронии. Кузьму даже холодок по коже пробрал: а не кроется ли в словах метростроевца причина, по которой бесследно исчезли почти все выползки?
Змей между тем кивнул на прощание и уже поставил ногу на нижнюю скобу лестницы.
– Долго вы меня тут мариновать собираетесь? – опомнился Кузьма. – Выпустили бы на волю. А то я скоро ходить разучусь.
– Выпустим, – не оборачиваясь, пообещал Змей. – Как только получим достаточно надежную гарантию вашей лояльности, так сразу и выпустим.
Эта загадочная фраза неизвестно почему сильно подпортила Кузьме настроение.
Свободу он получил уже спустя сутки. Хотя какая это была свобода – смех один! Просто появилась возможность из одной тюрьмы, очень уж тесной, перебраться в другую, более просторную.
Всяких правил и ограничений у метростроевцев существовало столько, что иной раз казалось – лучше бы сидеть в одиночке, по крайней мере никто шпынять не будет.
В общественную ночлежку Кузьму не пустили – отсутствовали документы на прохождение необходимых предварительных процедур (обманул, значит, Змей с карантином). В то же время обитать где попало тоже не полагалось – могли лишить скудного пайка.
Сам начальник отдела техники безопасности Кузьме на глаза не попадался, словно бы нарочно его избегал. А может, просто брал на измор. Дескать, сам прибежишь и в ножках валяться будешь.
Венедим находился в лазарете, где в преддверии трехстороннего совещания ему усиленно поправляли здоровье. Посторонние туда не допускались. Еще Кузьма узнал, что его бывшее узилище уже занято кем-то другим – увесистый валун вновь прижимал люк, а вокруг расхаживал охранник, бдительность которого (как и все, что касалось профессиональных устремлений метростроевцев) превосходила всякие разумные пределы.
