…было до того накурено, что пришлось открывать притертую, заклеенную форточку. Гриша-Паша дымил просто немилосердно. Страшно представить, что же творится у него в квартире.
Я открыл очередную бутылку, кажется, последнюю… хотя, нет, что-то еще позвякивало под ногами у Володи. Пилась горькая уже как вода, даже закусывать не надо было. Верный признак того, что пора бы уже и закруглиться, но, боже, как не хочется…
У Гриши-Паши глаза блестели не хуже, чем шары на елке. И по цвету были примерно такими же. Он рассказывал о том, как ему кто-то дома расколотил унитаз головой. Головой! И как он теперь страдает из-за невозможности…
— А давайте я спою, — предложил Володя, когда все отсмеялись. — У вас тут гитара есть?
— Есть, — я полез из-за маленького журнального столика, рискуя опрокинуть все на пол. Гитара у меня действительно была, очень старая. На ней уже лет сто никто не играл.
Впрочем, в руках у Владимира она неожиданно ожила, подала голос. На настройку ушло буквально несколько минут. Потом Володя тронул струны и запел…
Снова ветер снег по улицам метет,
И на стенке похудевший календарь.
Вот еще один ушел из жизни год,
И зима поет за окнами, как встарь.
У Владимира был чуть хрипловатый, почти как у Высоцкого, только совсем не такой надрывно-рвущий голос. Видно было, что он певец-любитель, но не это главное…
Мы еще вперед продвинулись на шаг,
И — увы! — еще прибавилось седин…
Год ушел, следы оставив на висках,
Год ушел, ушел совсем, еще один…
Наша юность потерялась вдалеке,
И у каждого полно своих забот.
Поединок с пустотою в кошельке
Отнимает силы все из года в год.
Мы все реже собираемся теперь,
И расходимся задолго до восьми.
И все чаще, дома отпирая дверь,
Понимаем: мы стареем, черт возьми…
А когда часы-куранты зазвенят,
И ракеты темень неба разорвут,
Незаметно в тех восторженных ребят
Превратимся мы на несколько минут.
И опять пред нами распахнется мир,
Жизнь откроет снова тысячи дорог,
И хотя судьба зачитана до дыр,
Будем верить, что хоть кто-то что-то смог.
А потом рассвет опять рассеет тьму,
И ворвется в мир очередной январь.
Мы вернемся каждый в личную тюрьму
И к стене прикрепим новый календарь.
Будем видеться у входа в магазин,
Посвящать друг друга в череду забот,
Говорить: «В тебе прибавилось седин…»
А потом опять наступит Новый Год.
Володя отложил гитару, а Гриша-Паша засопел что-то себе под нос.
— Вот и не знаешь, что делать после этого, — наконец изрек он. — Радоваться или плакать… Господа! Да вы на часы-то посмотрите!
Алена достала из бара точно такие же витые фиолетовые свечи (я их сам искал по всему городу), какие были у нас в детстве, поставила на столик, зажгла. Володя ухватил бутылку с шампанским, принялся откручивать проволоку с пробки.
Президент на экране желал всем всего-всего, как обычно, и даже немного больше, чем в прежние Новые года.
Пробка выстрелила из бутылки, врезалась в потолок и улетела куда-то в угол. Из дымящегося горлышка полился благородный напиток, наполняя собой наши бокалы.
Не такое уж оно и благородное, конечно, это шампанское, но ради торжественности момента можно не скупиться на высокие слова.
А потом Алена погасила свет. Горели только свечи на столе и гирлянда, развешенная на шторе в нарушение всех правил пожарной безопасности. Пляшущие разноцветные огни разбивались на десятки брызг, которые прыгали, будто живые, по елочным игрушкам. По-моему, они и были живыми — целый костер из алых, синих и зеленых светлячков. Я наблюдал за стайками дивных существ и чувствовал, как что-то сгущается вокруг нас, темнота становится более плотной, огни более яркими…
Президент закончил свою речь — и…
В который уж раз подряд ударили куранты, обозначая конец старого года и начало нового. Если бы весь бывший Союз располагался в одном часовом поясе, то, наверное, от звона миллиардов столкнувшихся над столом бокалов содрогнулась бы земля.
Словно по команде, с первым же ударом часов, взмыл в небо целый десяток ракет, а двор наш наполнился свистом, криками.
Мы подняли бокалы.
— За Новый год…
— И за Старый тоже…
— За нас…
— За всех…
— За все хорошее…
— …чтобы все…
— …чтобы каждому…
— …чтобы никогда…
— …чтобы всегда…
— За нее, проклятую…
— За кого это?
— За удачу, конечно!
Гриша-Паша пытался разделаться с апельсином, когда в дверь постучали. То есть, не позвонили, а именно постучали. Алена, только севшая отдохнуть от бесконечных телефонных поздравлений, вздохнула и посмотрела на меня.
Открывать мне почему-то не хотелось. Как-то не улыбается получить по голове в новогоднюю ночь… Эту проблему решил Володя. Он спокойно распахнул дверь. Естественно, на площадке никого не оказалось.
— Шуточки, — сказал Гриша-Паша и вернулся к своему апельсину. Тот решил живым не даваться, брызгал во все стороны липким соком и даже скворчал под настырными пальцами Григория. Меня от съеденных цитрусовых уже начало чуть ли не тошнить, поэтому мы с Володей решили немного разбавить апельсиновую кислоту алкоголем.
Мои подозрения насчет последней бутылки оказались совершенно беспочвенными, потому что Владимирова сумка была битком набита бутылками, коробками конфет и шоколадками.
Видно было, что человек этот пить любит и умеет! Гриша-Паша вгрызался в апельсин с таким видом, будто стал на минуту первобытным человеком, а в руках держал кусок мяса, а не экзотический плод. Игорь вообще не пил, все больше болтал с Аленой, у меня же в голове отчетливо шумело, а вот Володя будто и не пил вовсе.
— …на позапрошлый Новый год на елку меня понесло зачем-то.
— Не рассказывай, — вдруг сказал я. — На позапрошлый Новый год ты проспал до половины двенадцатого. Может, на прошлый? Ты же собирался к знакомому гитаристу?
Владимир ошалело посмотрел на меня.
— А ты откуда знаешь? — выдохнул он.
«А зачем выдумывал?..»
И тут до меня дошло…
Откуда, откуда… Откуда-то. Черт его знает, откуда… Ой, зачем же я так много…
— Господа.
Я с трудом разлепил глаза. Гриша-Паша осторожно положил на тарелку кусок апельсиновой кожуры. Глаза его готовились вот-вот выпрыгнуть на лоб.
