Эрардо Куэвас поставил на шатающийся стол маленькую лампу, которую принес с собой. Никто не успел ничего сообразить, как Триста уже проворно вскочила на ноги. Даже не пытаясь прикрыть свое обнаженное тело, она спокойно прошла через комнату, подняла шаль, небрежно набросила ее на плечи и затем, улыбнувшись, попросила у сеньора Куэваса разрешения взять на время лампу, чтобы дойти до своей комнаты.
Шаль не закрывала практически ничего. «И она прекрасно это понимает, подлая шлюха!» – разъярившись, подумал Блейз, но вынужден был стерпеть ее возмутительную выходку. Нет, но какова наглость! Голая, она продефилировала по комнате с таким видом, будто разодета в шелка, у двери остановилась, послала всем воздушный поцелуй и ушла, не заботясь о том, что может на кого-нибудь наткнуться в коридоре. Эрардо и его временная подружка так и застыли с разинутыми ртами.
Почему обманутый муж всегда смешон? Особенно если он внезапно оказывается один в постели, которую явно стремится занять другая пара? Блейз сейчас пожалел о том, что сдержал свой порыв и не убил шлюху. Тогда бы ему не пришлось оказаться в такой нелепой ситуации. Несомненно, ей уже не в первый раз приходится обнаженной разгуливать перед другими людьми, даже совершенно посторонними. Да будь она проклята!
Пришедшая с Эрардо женщина принялась хихикать в кулачок. Ее любопытные глазки обшаривали комнату, не пропуская ни одной детали, включая валяющийся на полу корсет…
– О, пардон, Блас! – смущенно пробормотал Эрардо Куэвас. – Если бы я знал, что… Если бы вы мне сказали…
– Что сказал? – прорычал Блейз, вылезая из кровати. – Она искала вас, амиго, и должен признаться, что я сделал все возможное, чтобы не уронить вашей репутации.
Так ли это? Потом Блейз будет проклинать свое недомыслие и свою проклятую гордость. Надо было идти к ней и сломать те барьеры, которые она по каким-то причинам специально возвела между ними, пусть для этого даже пришлось бы взломать запертую дверь номера.
А так все превратилось в заурядную сделку с Эрардо. Чтобы удовлетворить свою мужскую гордость, Блейз остался развлекаться с полногрудой и опытной Роситой, а Эрардо через некоторое время дал себя уговорить и отправился за три двери по коридору за теми удовольствиями, которые его там как будто бы ждали.
«Конечно, – думал Блейз, – уж ему-то не пришлось ломать дверь!» Столь же очевидно, что Эрардо встретил теплый прием, иначе он не оставался бы там с ней, сплетясь в жарких объятиях, до полудня или еще дольше. «И сколько еще это будет продолжаться?» – гадал Блейз. Нет, она по натуре шлюха – это очевидно. И следует только пожалеть несчастного Эрардо, а не поддаваться неразумным порывам, которые требуют, чтобы он все-таки взломал эту закрытую, запертую на ключ дверь и застрелил обоих, послав каждую пулю точно в цель.
Как она смеет проявлять такое откровенное бесстыдство? И почему его так называемый друг так быстро дал себя уговорить обменяться партнерами по постели?
Сам Блейз уже давно отделался от прилипчивой Роситы, сделав более чем щедрый «подарок» для ее голодающих (по крайней мере так она говорила) родителей, и теперь расхаживал взад-вперед, как разъяренный тигр. Его мысли все больше и больше сосредоточивались на том бессмысленном акте насилия, который он готов был совершить. Нет, тем самым он только представит себя перед всеми ревнивым дураком и рогоносцем. В конце концов ради Чэрити он вытащил эту дрянь из очень неприятной ситуации. А теперь, раз она так решительно настроена бросать вызов общественному мнению, он может заняться делами, которые его сюда привели, и забыть о существовании этой неблагодарной, плохо воспитанной потаскухи.
Блейз спустился вниз по лестнице и следующие несколько часов провел, слушая рассказы о деятельности Рыцарей Золотого круга. В конце концов, он принадлежал к старой, уважаемой на Юге семье, хотя и был художником и, стало быть, белой вороной!
Лишь к концу дня Блейз встретился с Эрардо Куэвасом, который как раз его искал. С робким, извиняющимся видом Эрардо открыл рот для объяснения, но Блейз же, в свою очередь, попытался решительно, раз и навсегда, объявить своему другу, что эта тема его нисколько не интересует. Почему, черт побери, его должно интересовать, чем занимается эта потаскуха? Считается, что она жена Фарленда Эмерсона. Так вот пусть его и беспокоит ее поведение!
– Блас, amigo,[7]я только подумал… я думал, что вы захотите узнать…
– Все, что я хочу узнать, – это что затевают «мокассиновые змеи».[8]Я надеюсь, вам удалось что-то выяснить, прежде чем вы поддались чарам этой… как бишь ее зовут? Ну так?..
Будучи неглупым человеком, Эрардо заметил стальные нотки, звучавшие в нарочито небрежной речи Блейза. Тот явно был в опасном состоянии – как раскаленная добела кипящая лава, готовая извергнуться в любую минуту. Когда Блейз такой, лучше не перечить и заниматься делом. Это самое разумное!
Только сделав свое сообщение и уже собираясь уходить, Эрардо Куэвас вспомнил о том, что хотел сказать.
Дверь уже закрывалась, когда он повернулся к Блейзу и небрежно сказал:
– Ах да, чуть не забыл. Думаю, вы с облегчением воспримете весть о том, что ваша… что леди уже уехала из Сан-Франциско в Монтеррей.
Карета компании «Эббот энд Даунинг Конкорд», движущаяся по разбитой дороге, тряслась невыносимо, а уж о сне в ней нечего было и думать. Состояние и без того расстроенных нервов Тристы не улучшало и соседство Фернандо.
Мари-Клэр плохо себя чувствовала и, кроме того, скучала по детям. Но все равно она не выносила, когда кто-то болеет или умирает, так что ее присутствие только повредило бы. К тому же тетя Чэрити откровенно сказала, что если Мари-Клэр не может справиться со своими истериками, то пусть лучше сидит с детьми и не заставляет себя из одного лишь чувства долга тащиться в Монтеррей.
Фернандо постоянно извинялся за отсутствие жены и, к счастью, не распространялся о запутанных делах Тристы. Во время же казавшегося бесконечным путешествия Фернандо ее не беспокоил, и Триста, закрыв глаза, делала вид, что спит, хотя тяжелые мысли не отпускали ее ни на минуту.
Какой эгоисткой она была, какой бесчувственной, насколько занята собой! Она все воспринимала как должное – любовь и понимание папы, его поддержку, – а он постоянно мучился и ничего об этом не говорил.
Слава Богу, Фернандо большую часть времени молчал, давая ей возможность оставаться наедине с собственными мыслями. Проклятая похоть и страсть к экспериментам заставили Тристу просить, как она предполагала, постороннего человека удовлетворить ее любопытство и взять ее. Да, это ее вина – только ее! И гораздо лучше вообще не думать об этом – и о Блейзе Давенанте, и о том, что он подумал, когда его «новобрачная» уже через двадцать четыре часа ему изменила.
