Шербурн, который был женат меньше года, оставил молодую жену в Лондоне. Он меньше всех стал бы удивляться, почему только что женившийся мужчина бросает новобрачную ради бара в придорожном трактире в нескольких милях от дома. Наоборот, он пригласил Дейна поехать с ним и Девонпорт. Шербурн ждал нескольких приятелей, которые подъедут к вечеру. Он предложил Дейну собрать вещи, взять камердинера и присоединиться к ним к обеду, а потом они все вместе с утра поедут на соревнование.
Дейн без колебаний принял приглашение, проигнорировав укол совести. Промедление было бы признаком слабости. Шербурн мог подумать, что Вельзевулу требуется разрешение жены или же он не может вынести разлуки с ней на несколько дней.
«Запросто вынесет», – думал Дейн, взбегая по лестнице к себе в комнату. Более того, надо ее проучить, пусть знает, что не сможет им манипулировать, и этот урок дастся ему легче, чем тот, что он давал сегодня ночью. Лучше пусть черные вороны будут пировать на его половых органах, чем он повторит этот ужасный опыт.
Он уедет, и успокоится, и взглянет на дела в перспективе, а когда вернется…
Вообще-то Дейн не знал, что будет делать, когда вернется, но это потому, что сейчас он взволнован. А когда успокоится, то со всем разберется. Он был уверен, что легко найдет решение. Просто, когда она рядом и пристает, он не может трезво оценить проблему.
– Милорд.
Остановившись наверху лестницы, Дейн посмотрел вниз.
К нему спешил Родсток.
– Милорд, одно слово, если позволите.
То, что имел сказать управляющий, было больше, чем одно слово, хотя не больше того, что ему требовалось знать.
Ее светлость просмотрела кладовую в Северной башне. Она нашла портрет прежней маркизы. Родсток думал, что его светлость желал бы, чтобы ему об этом сообщили.
Родсток был кремень, олицетворение благоразумия и такта. Ничто в его тоне или поведении не указывало на то, что он понимает, какую бомбу принес к ногам хозяина.
– Понятно, – невозмутимо сказал Дейн. – Это интересно. Я не знал, что он у нас есть. Где он?
– В приемной ее светлости, милорд.
– Что ж, пойду взгляну. – Дейн двинулся вдоль длинной галереи. Сердце билось неровно, но кроме этого, он ничего не чувствовал. И ничего не видел, проходя мимо бесконечного ряда портретов мужчин и женщин, к роду которых он никогда не чувствовал принадлежности.
Как слепой, он дошел до конца коридора, открыл последнюю дверь слева и свернул в узкий проход. Он миновал одну дверь, другую, через нее вышел в следующий проход, там дошел до самого конца к двери, которая стояла открытой. Портрет, якобы не существовавший, стоял возле восточного окна на побитом пюпитре, взятом, видимо, из классной комнаты.
Дейн подошел к картине и долго вглядывался в прекрасное суровое лицо. Горло сдавило, в глазах защипало. Он бы заплакал, но не мог, потому что был в комнате не один.
– Еще одна твоя находка, – сказал он и кашлянул, изображая смешок. – И первое добытое сокровище в этом месте.
– К счастью, в Северной башне холодно и сухо, – сказала Джессика. Ее голос тоже звучал равнодушно. – И каротина была хорошо завернута. Потребуется минимальная чистка, но я бы предпочла другую раму. Эта слишком темная и излишне нарядная. Я бы не стала ее выставлять в портретной галерее, если ты не возражаешь. Я предпочитаю, чтобы у нее было особое место – в столовой над камином вместо пейзажа.
Она подошла ближе и остановилась в нескольких футах справа от него.
– Пейзажу подойдет комната меньших размеров. Даже не в этом дело, я просто предпочитаю почаще видеть ее.
Он тоже, хотя картина поедала его заживо.
Ему было достаточно просто смотреть на свою красивую, недосягаемую мать. Он бы ничего не просил… или совсем немногого: мягкая рука на его щеке, короткое объятие на бегу… Ему бы хватило. Он бы попытался…
«Слезливая чушь, – обругал он себя. – Это просто кусок холста, заляпанный краской». Нарисована шлюха, каким был и весь его дом, и Девон, и целый мир. Всё, кроме его жены, сделавшей подарок, который перевернул ему душу.
– Она была шлюхой, – хрипло сказал он. Быстро и жестоко, чтобы сказать и покончить с этим, он продолжал: – Она сбежала с сыном дартмурского торговца. Два года она открыто жила вместе с ним и с ним умерла на зачумленном острове в Вест-Индии.
Он повернулся и посмотрел в побледневшее лицо жены. Ее глаза были широко раскрыты. Это невероятно, но в них блестели слезы.
– Как ты смеешь? – Она сердито смахнула слезы. – Как ты, мужчина, смеешь называть свою мать шлюхой? Ты каждую ночь покупаешь себе новую любовницу. Тебе это стоит несколько монет. А она взяла одного – это стоило ей всей жизни: друзей, чести. Сына.
Дейн насмешливо сказал:
– Я должен был догадаться, что ты сочтешь это романтичным. Из проститутки сделаешь мученицу… чего, Джесс? Любви?
Он отвернулся от портрета. Если бы мать его любила – а не могла полюбить, так хотя бы пожалела, – она бы взяла его с собой. Она не оставила бы его одного в этом аду.
– Ты не знаешь, какая у нее была жизнь, ты был маленький. Ты не знал, что она чувствовала. Она была здесь чужая, а муж годился ей в отцы.
– Имеешь в виду, как донна Юлия у Байрона? – ядовито спросил он. – Может, ты и права. Может, маме лучше было бы иметь двух мужей, по двадцать пять лет каждый.
– Ты не знаешь, как с ней обращался отец, хорошо или плохо, – втолковывала жена, как учитель упрямому ученику. – Не знаешь, облегчал ли он ей жизнь или делал невыносимой. Все, что он смог, так это испортить ее, и это более чем вероятно, если портрет правильно отображает его характер.
Ему хотелось закричать: «А как же я? Ты не знаешь, какую отвратительную жизнь она оставила за собой, как меня отвергали, высмеивали, оскорбляли. Оставила меня это терпеть… и платить, за все платить, за то, что другие получают даром, – за терпимое отношение, одобрение, мягкую женскую руку».
Он сам ужаснулся своей ярости и горю, истерике, как у ребенка, который умер двадцать пять лет назад.
Дейн заставил себя засмеяться и спокойно встретить требовательный взгляд ее настойчивых серых глаз. Он нацепил на себя привычную насмешливую маску.
– Если тебе не нравится мой родитель, спокойно можешь выставить его в Северную башню. Можешь повесить ее на его место. Хоть в церкви, мне все равно. – Он пошел к двери. – Не надо консультироваться со мной о переделке дома. Я знаю, что нет такой женщины, которая, прожив в доме два дня, не захочет его переделать. Очень удивлюсь, если по возвращении сумею найти дорогу.
– Ты уезжаешь? – спокойно спросила Джессика. Когда на пороге он обернулся, она смотрела в окно, цвет лица был нормальный, выражение – спокойное.
– В Девонпорт, – сказал Дейн, удивляясь, почему при виде ее спокойствия на душе у него стало холодно. – На соревнование по борьбе. С Шербурном и несколькими приятелями. Мы договорились встретиться в девять часов. Я должен идти укладываться.
