Он намного оторвался от своих рыцарей. Но почему? Он знал, что здесь происходит? Он помчался вперед для того, чтобы застать ее врасплох и сорвать ее планы? Если так, то он очень близок к цели, подумала Лиллиана, когда, наконец мост надо рвом начал мало-помалу подниматься.
Но если он знал, что Оррик-Касл будет закрыт для него, неужели он — и его отряд вместе с ним — подступил бы к замку столь смело, среди бела дня? Неужели они не стали бы действовать более осторожно и скрытно?
Лиллиана наблюдала за своим супругом и хмурилась все сильнее. Он явно удивился, обнаружив, что перед ним снова поднят древний мост. Когда копыта его коня загрохотали на последнем отрезке мощенной камнем дороги, крестьяне, которые теперь также лишились возможности укрыться в замке, врассыпную кинулись в поля. Повинуясь седоку, конь остановился, как вкопанный, на краю рва, но даже и на этом расстоянии Лиллиана ощущала ярость, исходившую от Корбетта. Понадобились все ее силы, чтобы остаться на месте и не скорчиться за ближайшим зубцом башни.
Но она дочь Оррика, напомнила она себе. И она права, что не пускает врага в замок. Тем не менее ей было страшно даже взглянуть на взбешенного супруга.
— Вот так! Теперь он попался! — ликовал Уильям, перегнувшись через парапет.
— Ты бы лучше предоставил мне возможность самой вести с ним переговоры, — перебила его Лиллиана. — Мы не можем знать, как он вздумает отомстить тем, кто мне помогает.
Уильям быстро попятился от амбразуры.
— Корбетт не в том положении, чтобы думать хоть о какой-то мести, — возразил он зловеще, но уже без прежнего бахвальства.
— Он еще в большой милости у Эдуарда, — растерянно возразила Лиллиана, наблюдая, как догоняет Корбетта второй рыцарь. — Нам остается только надеяться, что король Эдуард не станет прощать такое подлое преступление, как убийство.
Обменявшись несколькими фразами с Корбеттом, второй всадник умчался так же быстро, как и приехал, чтобы поторопить отряд, как предположила Лиллиана. С сильно бьющимся сердцем она смотрела на своего мужа, который неподвижно и молча сидел в седле там, где дорога обрывалась. Потом он обвел глазами зубчатый верх стены и наконец его взгляд отыскал Лиллиану.
Их глаза встретились, и Лиллиана судорожно сглотнула. Ей казалось, что она помнила могущество этого взгляда и силу воли, что угадывалась в нем. Но ее воспоминания померкли рядом с реальностью. Потом он обратился к ней, и это выглядело так, словно не было здесь больше никого, кроме них двоих:
— Опусти мост, Лилли, — приказал он.
Тишина стояла в замке, пока он ждал ее ответа.
— Оррик закрыт для тебя. Уходи. — Хотя голос Лиллианы звучал твердо, ее била дрожь от головы до ног.
— Оррик принадлежит мне по условиям брачного договора. Ты так быстро забыла, что мы — муж и жена?
При этом дерзком напоминании Лиллиана не выдержала и закричала:
— Я ничего не забыла! И, прежде всего, я не забыла об убийстве моего отца!
Как видно, обвинение ошеломило его, но это только разожгло ее гнев.
— Тебя так поразило, что мы разгадали тебя? Тебе нечего сказать в свое оправдание? — саркастически спросила она. — А я-то ожидала, что ты будешь так искусно изображать невинного агнца!
Взгляд Корбетта не дрогнул; он был прикован к ее лицу. Когда он заговорил, его полнейшее спокойствие встревожило ее еще больше.
— Этот вопрос лучше обсудить наедине, Лилли. Твой отец очень хорошо понимал такие вещи.
— Мой отец погиб от руки твоего наемника! — зарыдав, выкрикнула она. — Ты — единственный, кто выигрывает от его смерти!
— Его смерть не дает мне ничего, чего я уже не имел бы, и уж наверняка я не оставил бы своего человека для выполнения такого поручения. Если бы я хотел его смерти, я бы убил его своей рукой!
— Лжец! Лжец! — кричала она.
— Уйди, Лиллиана. — Уильям обнял ее за плечи, словно желая защитить. — Тебе больше не о чем с ним говорить.
Корбетт ни единым движением не дал понять, что он вообще заметил неожиданное появление Уильяма. Но она сразу почувствовала вспыхнувший в нем гнев. Этот гнев, подобно надвигающемуся шторму, заставлял воздух между ними потрескивать от невидимого напряжения. Нервным движением она стряхнула с себя руку Уильяма и повернулась, чтобы бросить последнюю обвинительную фразу в лицо своему застывшему супругу.
И тут она увидела его приближающихся соратников. Рассредоточившись таким образом, чтобы их строй напоминал раскрывшийся веер, они гнали перед собой, как пастухи гонят стадо, толпу несчастных крестьян. Медленно, но неумолимо они вынуждали крестьян сбиться в кучку чуть поодаль за Корбеттом. Он ни разу не обернулся в ту сторону, но Лиллиана понимала: он прекрасно знал, что там происходит. Конечно, это была его выдумка, а он не сомневался, что его люди выполнят любую прихоть своего сеньора.
— Что… что… ты собираешься делать? — со страхом спросила Лиллиана, и на замок опустилась гробовая тишина.
Его глаза не отрывались от нее, и ей показалось, что она уловила горькую усмешку, которая искривила его губы.
— Я собираюсь войти в Оррик, принять ванну и вкусно поесть. — Он помолчал. — Опусти мост, Лилли.
Снова та же ужасная тишина.
— А если я не сделаю этого? — Как ни старалась она казаться спокойной, голос у нее дрожал.
Лицо у него окаменело. Потом он обернулся в сторону сбитых в кучку крестьян и приказал:
— Кто из вас самый старший, пусть выйдет вперед.
Среди крестьян начались перешептывания и переходы с места на место. Потом две жалких фигуры отделились от остальных, и у Лиллианы вырвался крик ужаса. Томас наконец-то возвратился от своего сына, но в какое неудачное время! А рядом с ним была Матушка Гренделла!
— Что ты делаешь? — не удержалась Лиллиана от вопроса; теперь она испугалась по-настоящему.
— Я ничего не делаю. Пока ничего. — Корбетт издевательски усмехнулся. — Следующий ход твой, миледи жена.
Первым побуждением Лиллианы было позвать на помощь отца. Но она вспомнила, что никогда уже не сможет его позвать, и новый, убийственный страх сковал ее душу. Корбетт Колчестерский спокойно сидел в седле, насмехаясь над ее жалкой попыткой воспротивиться ему… и она понимала, что бессильна. В его руках были жизни Томаса, Гренделлы и многих других… и эта угроза давала ему такой перевес, которого не уравнять никаким оружием. Ее широко открытые, испуганные глаза снова встретились с его глазами, и она безуспешно пыталась отыскать хоть какую-нибудь щель в броне его непоколебимой решимости, хоть какой-нибудь проблеск сочувствия в его суровом лице. Да, с ней он показал себя внимательным и ласковым, но другие знали его как Королевского Кречета, неумолимого и безжалостного хищника, и порой предпочитали называть его Королевским Ястребом. Он был жестоким, грубым рыцарем, и он намеревался загнать ее в угол.
