Потом, видать, задумался, стал впустую струны перебирать. Эмелина голову набок склонила, заслушалась, замечталась.
– Эмелина тогда только-только народилась, – сказал наконец Бертран. – А еще что?
– Тогда старый король Генрих нанял в Камбрэ большой отряд, – проговорил Эмерьо. – А командиром у нас был сумасшедший поп Вильгельм. Сперва мы служили королю, но после король насытился войной и выгнал нас вон. Тогда Вильгельм занял один из здешних замков и несколько лет разорял земли виконта Адемара…
Бертран с удивлением посмотрел на Эмерьо:
– Конечно, я помню Вильгельма и его банду. Многие тогда помогали Адемару избавить лимузенские земли от этой язвы.
– И вы в том числе, мессен, – уточнил Эмерьо.
– Как же ты жив остался? – поразился Бертран. – Я думал, мы всех перебили.
Эмерьо тихонько засмеялся.
– Трудно прожить свою жизнь до конца, не так ли, мессен?
– Вот именно, – хмыкнул Бертран.
– Искусство жить, похоже, потруднее моего ремесла, – добавил лучник Эмерьо.
– Похоже, – согласился Бертран. – А что, Эмерьо, овладел ты искусством жить?
– Куда мне, – улыбнулся Эмерьо. – Но во всяком случае, мне думается, я выучился искусству не умирать.
Темный народ эти лучники.
Бертран молвил задумчиво:
– Много лет назад я вытащил стрелу из распятия. Кто-то из тех, кто хотел получить дар стрелять без промаха, совершил святотатство…
– Я слыхал о таком, – кивнул Эмерьо.
– А сам хоть раз делал подобное?
– Нет, – ответил Эмерьо. – Я католик.
– Ты стреляешь с нечеловеческой меткостью, Эмерьо. Даже меня это иной раз пугает. Скажи, разве не дьявол помогает тебе?
– Нет, – твердо сказал Эмерьо. – Он бродит неподалеку, но еще ни разу ему не удалось направить мою руку, потому что я отгонял его. – И дерзко посмотрел Бертрану в глаза. – Ах, мессен, вы так благочестивы, а ведь часто пользовались моим искусством, не спрашивая, кто помогает мне и почему.
– Отвечать-то тебе, – проворчал Бертран, не позволяя себе смутиться.
– Я знаю, что говорю, мессен, – продолжал Эмерьо, – ведь я видел дьявола и разговаривал с ним.
Девочка Эмелина перестала петь и крикнула:
– Спускайтесь к нам, отец! Вы там рассказываете что-то интересное! Я хочу послушать!
– Незачем тебе слушать это, дитя, – сказал Бертран.
Эмелина снова запела. Ей было весело, очень весело этим теплым синим бархатным вечером.
Эмерьо между тем негромко говорил:
– В тот день мы разграбили одну деревеньку в Лимузене… Я спал на сеновале. И вдруг, еще не вполне проснувшись, понял: он лежит подле меня, зарывшись в прелое сено.
– Ты видел его? – быстро спросил Бертран.
– Нет, мессен. Но он был там. Я потянулся было за ножом, а рядом со мной прошептали чуть слышно: «Впусти меня»… По правде сказать, мессен, никогда прежде я так не пугался. Потому лежал зажмурясь и не шевелясь. Я как будто онемел, мессен. А он был так близко! И повторил, уже настойчивее: «Пусти же меня к себе». – «Что тебе нужно?» – спросил я. «Стучу в дверь, да отворят мне, – ответил он. – Я отблагодарю тебя, лучник. У тебя твердая рука и верный глаз, но ты можешь и промахнуться… А со мной ты никогда не промахнешься. Впусти же меня, лучник, я стану тебе надежной опорой». Но пока он говорил, я почти совсем оправился от страха и так ответил дьяволу: «Не стучи в мою душу, ибо место занято». Он зашипел, как змея в густой траве. И спросил: «Кем? Кем оно занято, лучник?» Я сказал: «Пресвятой Девой», хотя это было неправда – я частенько забывал Ей помолиться. Но и неправды оказалось достаточно. Миг – и я почувствовал, что остался на сеновале один. Дьявол ничего не сделал – он просто пропал, сгинул, как не появлялся. Только солома на том месте, откуда он шипел, оказалась потом подпаленной…
– И что, оставил он тебя в покое? – спросил Бертран.
– Нет. – Эмерьо покачал головой. – Меня то и дело покусывают, пощипывают, подталкивают к разным пакостям. Иногда я впадаю в гнев, делаю то, о чем впоследствии жалею, – и тогда я понимаю, что опять он одержал надо мной победу…
– У него против тебя есть надежный союзник, – серьезно проговорил Бертран.
– Кто?
– Ты сам, Эмерьо.
Они замолчали. Эмерьо, видать, обдумывал услышанное.
Молчание нарушил любопытный Бертран.
– А что, с тех пор ты стал усердно молиться Пресвятой Деве?
– Нет, – признался Эмерьо. – Я и теперь частенько забываю об этом…
* * *
Наконец в Аутафорт явился сам граф Риго. С большой свитой прибыл, с вельможами и местными сеньорами, под рев труб и торжественные клики герольдов. Сухая земля загремела под копытами множества лошадей. Небо расцветилось ослепительными флажками и знаменами. Повсюду все блестело, сверкало, переливалось. А на острие этого праздничного копья, нацеленного в сердце Аутафорта, красовался сам граф Риго – золотые волосы под солнцем как жар, лицо загорело, обветрилось, серые совиные глаза широко распахнуты, только нос немного подкачал – картошкой.
Под визг дудок, под завывание труб, под гром копыт въехал граф Риго в Аутафорт, и тотчас же вышел ему навстречу Бертран де Борн и преклонил колено.
Граф Риго с коня соскочил, к Бертрану приблизился, обеими руками поднял его и обнял, к себе прижав.
Вся свита наблюдала, запоминала. И те, кто в замке Аутафорт с трепетом смотрел на великолепное вторжение, – тоже.
Стояли граф Риго, наследный принц старого Генриха, и шателен Бертран, держась за руки, как старые друзья. Затем к графу Риго подошли Бертрановы дети – сперва сыновья, затем девочка Эмелина. И для каждого нашлось у графа Риго ласковое слово, ибо на самом деле был граф Риго весьма куртуазным рыцарем – когда хотел.
И радовались ему Бертран и его сыновья, а пуще всех – Эмелина, которая только-только вошла в лета и от души полюбила веселые куртуазные празднества.
А празднество устроили превосходное! Выступали трубадуры и жонглеры. Кавалеры и дамы танцевали на зеленой лужайке перед замком. Потом развлеклись соколиной охотой, а еще два дня спустя затравили оленя и торжественно съели под сладкозвучное пение жонглеров.
И все были довольны. Правда, втайне точил Бертрана маленький червячок. Такой маленький, что Бертрану удавалось искусно прятать его под личиной беспечности.
И вот, когда миновала седмица, призвал к себе граф Риго рыцаря Бертрана. Беседа проходила в башне Аутафорта. Занял граф Риго хозяйское место, утвердив свой обширный зад в любимом Бертрановом кресле. По правую и левую руку графа расселись вельможи и рыцари – все, какие с графом прибыли.
Бертран же перед графом Риго стоял, выпрямившись и руки крестообразно, ладонь на ладонь, на рукояти старого меча сложив. Голова непокрыта, рыжеватые волосы, уже подернутые сединой, под солнечным лучом поблескивают.
