Саманта очень редко ругалась.
– Но при чем тогда сравнения с озабоченными школьниками? Ты говорила, что тебе нравится наш секс. Ты говорила, что я понимаю женское тело.
– Ты что, не улавливаешь игру, когда тебе что-то говорят? А я думала, ты политик.
– Игру?
– Да, игру – для твоего удовольствия.
– Удовольствия!!
– Я не люблю секс, Питер, и никогда не любила. С экстази получше, но вообще я его не люблю. Мужчины просто жалкие озабоченные существа. Жалкие. Мой отец не был жалким.
– А при чем тут твой чертов отец?
– По словам моего терапевта, очень даже при чем.
– Твоего терапевта!
– Да, моего терапевта. Он говорит, что я люблю собственного отца. Он говорит, что ты – просто замещающая его фигура.
– Ты рассказала своему врачу о нас!
– Не волнуйся о своей драгоценной карьере. Он не станет ничего разглашать. Профессиональная тайна.
Питер сидел голый на кровати, пытаясь осознать внезапный и полный развал его счастливого любовного гнездышка. Он прекрасно знал, что, если не провернуть все по-умному, последствия этого разговора для его жизни и его карьеры могут быть очень серьезными. Саманта вовсе не нормальная, уверенная в себе девушка, как ему представлялось. Она эмоционально неустойчивая. Опасная женщина. Он заподозрил это еще до своего несчастного случая, когда она упомянула о том, что сжигала стихи в определенное время дня. Теперь он знал наверняка. Она эмоционально неустойчивая особа, и ему придется избавляться от нее с невероятной деликатностью, или она превратится в так называемую «убийцу кроликов». Именно Гленн Клоуз в фильме «Роковое влечение» впервые вселила страх перед Богом в сердца мужчин-изменников, и, если Саманта действительно все это время притворялась в постели, возможно, она была достаточно сумасшедшей, чтобы прикончить длинноухого бедолагу.
– А как же оргазмы? – спросил Питер, и, несмотря на охвативший его страх, в этом вопросе слышалась нотка ущемленного мужского достоинства. – Ты говорила, что я доставляю тебе незабываемые оргазмы.
– Фальшивые.
– Фальшивые!
– Все до единого.
– Но… Почему?
– Я уже говорила. Чтобы доставить тебе удовольствие. Ты именно это хотел услышать, поэтому я говорила тебе это. Секс – это цена, которую я плачу за все остальное, что связывает нас с тобой.
Он не мог припомнить другого разговора, где правила игры менялись бы с такой скоростью. Питер был просто в шоке.
– Ну… ну, я не знаю, что сказать. Полагаю, мне он больше не понадобится. – Он снял презерватив, который и так уже сползал и едва ли представлял собой вдохновляющее зрелище.
Неожиданно выражение лица Саманты изменилось. Тяжелый, почти злобный взгляд, который не покидал ее лицо с самого начала разговора, исчез. В одно мгновение по ее щекам покатились слезы.
– О, Питер, пожалуйста… Я не хотела этого говорить! Правда не хотела. Я просто пыталась обидеть тебя, вот и все. Я люблю тебя, Питер, и очень люблю заниматься с тобой любовью. Возьми меня сейчас же, пожалуйста, ну же, я хочу, я правда хочу этого.
Отпрянувшая от него в начале разговора, теперь Саманта упала на Питера, обняв его и прижавшись всем телом.
– Ты лгала? Лгала насчет оргазмов? – спрашивал Питер через непрекращающиеся страстные поцелуи, которыми она покрывала его губы.
– Да, да! Я с тобой кончаю, словно в первый раз! Это как фейерверк, как бомба! Я лгала. У меня от тебя все просто тает. Я тебе покажу.
Это было слишком для Питера. Он сдался почти немедленно. Она была такая крепкая, молодая, очень и очень сексуальная, и, если она и притворялась в своей страсти, она была очень хорошей актрисой… Но постойте, она ведь связана с политикой.
Уже потом Питер вспомнил, что не надел презерватив, и на него накатила тошнота. Предположим, что он болен и заразил ее, тогда их связь обязательно всплывет наружу… С другой стороны, если у него СПИД, какая ему будет разница? Питер подавил поднимающийся страх так же, как делал это очень часто последние несколько недель. С ним все будет в порядке.
Он не болен.
Он справится с Самантой.
Он нежно избавится от нее, одновременно сохранив ее преданность, и продолжит свою восхитительную карьеру. Кто знает? Возможно, они даже будут изредка поддерживать сексуальную сторону своих отношений. Это было бы мило.
Саманта тоже была в задумчивости.
– Этот университетский профессор, – тихо и задумчиво сказала она. – Ну, про которого я тебе рассказывала. В результате ему пришлось уйти из университета в местный техникум. Но знаешь, он меня не любил, а в наши дни пожилым предателям мужчинам нельзя безнаказанно играть с чувствами молодых девушек.
Бордель, Бирмингем
Девочке наверху было десять лет. Ее улыбка сияла, словно лучик солнца, ее глаза блестели такой энергией и надеждой, что люди чувствовали себя счастливее, просто купаясь в ее взгляде. Это была жизнь в преддверии восхитительных вещей, жизненная сила, готовая озарить любой мир, который ей захочется покорить.
Девушке внизу в лучшем случае было сто лет. Целое столетие боли загасило ее сияющие глаза и вдавило их в глазницы, словно две маленькие могилы.
У девочки наверху были веснушки на носу, розовые щечки и ленты в сияющих каштановых волосах с рыжими всплесками.
Девушка внизу была белая, словно призрак, и больная. Прозрачная как воздух. Ребра просвечивали через ее бледную кожу. У нее не было месячных уже шесть месяцев.
Девочке наверху было десять лет.
Девушка внизу думала, что, возможно, ей еще нет и восемнадцати.
– Подумай о солнце, Джесси, вспомни солнце. Мы ведь так любили солнце.
– В Шотландийи никогда нет солнца, Джесси.
– Есть, оно светило на нас. Помнишь выступленийе? Три сальто и полный кульбит. Раз, два, три, ура! И все радовались! Мы выступали после бригады пожарных и перед духовым оркестром, а затем мы еще были в оркестре! Мы набрасывали свои мундиры прямо на трико и играли «Шотландийа отважнайа» и «Шотландскайа армийа Али»! Помнишь толпу, Джесси? Помнишь солнце? Оно сияло на наших венках и эполетах. Держись, Джесси! Держись! Оно снова может посветить нам.
Магазин «Оксфам», Западный Бромвич
– Мне удалось уснуть впервыйе за долгойе время, и, проснувшись, йа поняла, что пережила самойе плохойе. Йа знала, что впервыйе за много месяцев йа была чистайа, и что йесли у меня и был шанс на выживанийе, то йего время пришло. Поэтому йа начала продумывать план побега. Йа знала, что через парадный выход выскользнуть невозможно, он заперт на ключ и на задвижку, и мадам сидит там двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю и хохочет с парой парней. В некоторых комнатах, куда мы ходили с клийентами, были окна, но они были плотно забиты. Йа поняла, что йединственный выход был через люк на нашем чердаке.
