Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
Люсиль навещала меня несколько раз и выглядела все более больной. Она подарила мне репродукцию (пластмассовую) «Танцовщицы» Дега, якобы проданную дирекцией Лувра ей лично в руки. Я обязалась поставить «картину» на телевизор. Для Манон мама купила статуэтку египетского кота якобы работы мастера 300 года до н. э. Люсиль бесконечно перечисляла подарки, которыми завалит нас благодаря выходному пособию и загадочному проекту. Мне Люсиль поведала о Грэхэме Харди, своем скрипаче-алкоголике, который жил в одном из последних скватов (незаконно заселенных бездомными пустых домов) четырнадцатого округа, между улицей Запада и улицей Герговии. Грэхэм происходил из древнего шотландского рода, обожал музыку, играл в метро; и, по одной из версий, сбежал из Шотландии после того, как убил человека.
За несколько посещений Люсиль успела принести мне массу ненужных предметов: она освобождала квартиру. Я позволила ей завалить мою постель бумагами, коробками и прочим хламом.
Однажды вечером в полном отчаянии я позвонила Жюстин, потом Виолетте, у которых хватало собственных проблем, печалей и забот и которые совершенно не горели желанием снова вязать Люсиль по рукам и ногам и тащить в лечебницу. В ответ на молчание на другом конце провода я кричала, что больше не вынесу, что я устала, что мне двадцать один год и я отказываюсь бороться в одиночестве. В результате мы договорились, что проще всего скрутить Люсиль у меня в палате. Не могу сказать, что перед операцией, которая мне предстояла, я жаждала маминых истерик и воплей, но выбора не было, этот факт отсутствовал.
На следующий день Люсиль возникла в моей комнате в десять утра, бледная как смерть. У нее начались судороги и бред. Я напомнила ей о том, что все визиты запрещены до часу дня и попросила вернуться после полудня. Люсиль согласилась, но сперва вывалила на мою кровать и на пол кучу барахла: пульверизатор для опрыскивания растений, бонсай Манон, множество старых плюшевых игрушек, игральные карты, гадальные карты и прочую ерунду. У Люсиль вещи аж вываливались из карманов. Мама объявила мне, что теперь у нее море денег, тридцать тысяч франков чистыми – заплатили за взрыв электростанции. Об исключительных способностях Люсиль узнала компания Макинтош и тут же предложила маме прибыльную серьезную работу. Люсиль пообещала рассказать о подробностях позже, а я немедля предупредила Жюстин.
После визита Люсиль я чувствовала себя ужасно. Вскоре приехала Жюстин. Вместе мы со страхом ждали момента, когда мама откроет дверь и попадется в нашу ловушку. Снова я поступила как предательница.
Напряжение росло, мы сильно волновались, и вдруг в палату без предупреждения влетели подружки из моего класса и Барнабе, мальчик, с которым я познакомилась несколькими неделями ранее и который мне нравился. Пока я пыталась объяснить товарищам, что лучше им прийти в другой день, в палату ворвалась, будто фурия, Люсиль с цветами и постерами в руках:
– Убирайтесь отсюда! Пусть все горит в огне!
Через несколько секунд моя кровать с капельницей уже стояла в коридоре, а в палате мои друзья пытались отцепить маму от Жюстин. Люсиль бросилась на сестру, стала кусаться и царапаться, оскорблять и винить во всем на свете. Жюстин крикнула мне, чтобы я звонила в психиатрию, Барнабе побежал за медсестрами. Я корчилась от боли на своей каталке, рыдала, почти выла. Вернувшись, Барнабе посмотрел на меня с удивлением – понял, наверное, что я не девочка из хорошей семьи, которую он надеялся встретить. Когда подоспели медсестры, Люсиль валялась на полу и, кажется, неплохо себя чувствовала.
Несколько секунд я молча смотрела маме в лицо. Истерия, припадок безумия – все словно отступило на мгновение. Люсиль лежала на полу, как младенец в колыбели, и улыбалась мне мягкой, нежной, странной, растерянной улыбкой. Время остановилось.
Жюстин попросила медсестру посидеть с Люсиль, пока не приедет «Скорая помощь». В коридоре я заметила бледность Жюстин, ее искаженное болью лицо и поняла, как тяжело ей играть роль старшей сестры, нести ответственность, терпеть унижения сегодняшнего дня, помноженные на прошлое. Вскоре приехала Виолетта.
Когда Люсиль вывели из палаты и она принялась орошать всех из пульверизатора для растений, один интерн взял меня за плечи и прикрыл мне глаза, чтобы я не видела маму.
Люсиль, в конце концов, спустилась по лестнице и села в «Скорую помощь», которая отвезла маму, как всегда, в больницу Святой Анны. Барнабе сбежал, потрясенный увиденным. Одна из моих подружек ненадолго задержалась. Жюстин и Виолетта поехали следом за мамой. Вскоре моя подружка ушла домой.
Этот момент, момент полного тотального одиночества – самый тяжелый из всего, что я помню. Я осталась наедине с собой и заплакала.
Вечером медсестра принесла мне таблетку снотворного – я не приняла лекарство. На следующий день в дверь моей палаты постучалась женщина со звонким приятным голосом:
– Тук-тук-тук, я психолог этой больницы. Кажется, вчера вечером произошел неприятный инцидент с вашей мамой? Хотите поговорить?
Я вздохнула и сказала:
– Нет, нет, спасибо, все в порядке.Я обдурила психолога, точь-в-точь, как всегда поступала Люсиль: дело привычки.
Для создания этого текста мне понадобилось перечитать множество своих тетрадей и дневников, куда я методично, регулярно и, видимо, с удовольствием, день за днем, год за годом, записывала мельчайшие подробности, детали, неважные, ненужные – анекдоты, шутки, смешные ситуации, впечатления от фильмов, ужинов, вечеринок, разговоров, вопросов. Словно я не хотела отпускать прошлое.
Забавно, что большинство фактов, бережно запечатленных в моих дневниках, я напрочь забыла. Остались только крупные события и самые яркие сцены. Остальное поросло мхом. Перечитывая свои каракули, я поразилась избирательности человеческой памяти. Все-таки организм устроен невероятно удобно – как навороченный компьютер: мысли, чувства, впечатления, воспоминания можно сортировать, раскладывать по файлам и папкам или стирать ради чистого пространства, новой информации и новой жизни. Перечитывая записи, я будто заново окунулась в свою студенческую жизнь с лекциями, книжками, любовными интрижками, друзьями, теми, что до сих пор рядом, и теми, кого я не смогла удержать. Я вспоминала, какими красноречивыми, умными, целеустремленными были многие мои друзья, как я ими гордилась и восхищалась.
Среди своих иероглифов я нашла вложенные в тетрадь письма Манон, которые она мне писала, когда мать вышвырнула ее из дома. Манон исполнилось тогда семнадцать. Я рыдала над старыми письмами сестры, заново переживая ее столетней давности отчаяние.
Думаю, Манон острее чувствовала страдание Люсиль, чем я, Манон ближе знала маму.
Погружаться в воспоминания больно, ворошить прошлое больно, заново вскрывать почти зажившие раны – больно. По мере написания книги я все сильнее ощущаю давление прошлого, я заново переживаю то, что уже стерлось, смылось, отодвинулось на задний план. Меня это мучает. Писательство меня обезоруживает, я остаюсь обнаженной перед сотнями страниц, заполненными буквами, я не защищена. Должно быть, она очень счастливый и спокойный, человек, раз ввязалась в подобную авантюру с риском для психики, подумаете вы. Однако я просто хочу докопаться до сути, выстрадать и осознать то, что многие годы покоилось на дне. Тогда я стану сильнее. Я уверена.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
