— Господи, — пролепетала она. — Как голова болит…
— Полежите спокойно, все скоро пройдет, — сказала Нина Артемьевна и ушла в детскую.
Ада лежала на диване. Павел сидел за столом возле тарелки с остывшими сосисками. Они смотрели друг на друга и молчали.
Кое-как отчитавшись в институте, Павел в первые же выходные помчался в Старую Руссу. Он дышал на замерзшее стекло автобусного окошка, протирал рукавицей и в образовавшуюся дырочку смотрел на заснеженную природу. Он не мог принять создавшуюся ситуацию, примириться с ней, и лихорадочно искал выход. В голове мельтешили сумбурные мысли, перекрывая друг друга, не давая сосредоточиться на чем-то одном.
В Старой Руссе он три часа просидел в маленьком зальчике автостанции, дожидаясь местного рейса до санатория. Он отрешился от всего, что в этот момент окружало его, и думал, думал. Но чем больше он думал, тем больше сумятицы возникало в его мыслях. В результате он чуть не пропустил автобус.
— Татьяна Чернова? Да, имеется такая, — сказали ему в регистратуре санатория. — А вы ей, собственно, кто будете?
— Я буду ее муж, — сказал Павел и в подтверждение протянул в окошечко паспорт.
Женщина в окошечке туда даже не заглянула, а сказала, как показалось Павлу, с сочувствием:
— Главный корпус, комната двести тринадцать. Это на втором этаже направо… Только ее сейчас там нет! — крикнула она вслед устремившемуся в указанном направлении Павлу.
Он остановился так резко, что чуть не потерял равновесие.
— Так где же она?
— После обеда у нас процедур нет. Так что ваша жена взяла лыжи и вышла прогуляться. Вы лучше ее здесь подождите. Ужин у нас через полтора часа. Вернется.
— Скажите, а где здесь обычно катаются?
— Ну, кто к речке ходит, кто на горки, кто просто по лесу гуляет. Места у нас всюду дивные… Эй, куда вы?
— Где у вас горки?
Павел бежал, не чувствуя под собой ног. Сердце бешено колотилось. Он словно загадал, что если Таня действительно на горках и он успеет добежать туда и встретиться с ней, то все будет хорошо. Конечно, он сознавал, что это полная глупость, но ноги не слушались рассудка и все несли, несли его вперед. Ему вспомнился давний сон, несколько раз повторявшийся перед свадьбой, — как он летит с горы на лыжах, догоняя Таню, и не может ее догнать, и молит: «Обернись!» — и она оборачивается и ослепляет его золотым сиянием глаз…
— Куда спешим? — Родной голос, веселый, чуть насмешливый.
Он остановился, тяжело дыша. Прямо впереди, на пригорке, на наезженной лыжне, стояла Таня, небрежно опершись на одну палку, а другой помахивая, будто тросточкой. Желанная, как никогда.
— Ты? — выдохнул он.
Он уже и забыл, какая она может быть красивая, как задорно выбивается из-под голубой шапочки рыжий хохолок, как толстый просторный свитер не только не скрывает высокую грудь и вновь обретенную тонкую талию, а, напротив, словно намеком обозначает их и тем самым подчеркивает.
— Я, — подтвердила она. — А тебе нужен кто-то другой?
В этом ироничном, спокойном тоне ему слышалось что-то не то, что-то неправильное. Нет, не искусственность, не попытка взбодрить себя и его, но… В общем, неправильное.
— Я так ждал встречи с тобой, — начал он, чувствуя, что тоже говорит не то.
— А я-то как ждала! И вот дождалась. Ну, что скажешь, Большой Брат?
Он подбежал к ней, взял за руку, поцеловал в свежие, морозные губы. Она дала себя поцеловать — и только.
— Как ты? — спросил он.
— Да как тебе сказать… Знаешь, неохота на ходу разговаривать, а стоять здесь холодно. Побежали-ка до дому, там и поговорим.
Она легко оттолкнулась палками и, обогнув Павла, заскользила по лыжне вниз.
«Если обернется — я пропал», — ни с того ни с сего подумал он, отмахнулся от этой нелепой мысли и побежал следом за ней.
— Зря ты приехал, — говорила Таня уже у себя в комнате, дрожащей рукой прикуривая четвертую подряд сигарету от третьей. — Я так стараюсь привести себя в порядок, отойти от этого ужаса, что-то стало уже получаться — а тут ты… Только разбередил рану.
Павел сидел в кресле у стола и смотрел на Танину дрожащую руку с сигаретой.
— Но надо же что-то решать, — глухо сказал он.
— Решать можно тогда, когда решение существует. Я пока его не вижу. Мне нужно собраться с силами, прийти в себя, тогда, возможно, и решение появится. А пока… я запретила себе думать об этом, иначе просто сойду с ума…
— Я понимаю, — сказал Павел.
— Ничего ты не понимаешь! — резко сказала Таня и раздавила сигарету в пепельнице — Не можешь понимать! Ты не пережил этого кошмара, этого ада… Все только и твердят: «Ах, Нюточка, ах, малышка, бедная!», носятся с ней, как с писаной торбой, а на меня смотрят как на выродка, будто я это все нарочно… Ах, она не может дышать одним воздухом с родной матерью, ах, она умирает, когда мать хочет взять ее на руки!.. А я? Разве я в эти мгновения не умираю, разве мне хватает воздуха рядом с ней?!
— Таня, Таня, ну что ты такое говоришь? Я понимаю, ты измучилась, тебе нужно отдохнуть…
— А я что делаю? Так не мешайте же мне, прошу вас!.. Он ожидал слез, но слез не было. Был только обжигающий блеск в сухих, колючих глазах.
— Но тебе здесь хорошо? — спросил Павел, меняя тему, мучительную для обоих.
— Здесь? Да. Душ Шарко, психотерапия, группа аутотренинга, аэробика, лыжные прогулки. По вечерам кино, танцы. Транквилизаторы колют на ночь… Я приду в норму. Совсем скоро. Ты потерпи, Большой Брат. Тогда и придумаем что-нибудь… Только ты иди теперь, а? Мне пока трудно быть с тобой. Сразу снова начинает лезть в голову весь этот кошмар… Ты иди, очаруй дежурную, у них сейчас много свободных комнат, пустят переночевать, а завтра с утра пораньше уезжай, ладно?
У Павла будто что-то оборвалось внутри.
— Как это — ладно? Совсем не ладно… Он присел на нол у ее ног, уткнулся головой в мягкое, теплое бедро.
— Я не могу без тебя, ты для меня — всё, я хочу тебя, пойми… — чуть слышно бормотал он.
Она рассеянно гладила его волосы и молчала. Он поднял голову, и Таня легонько толкнула его в плечо.
— Не надо, Большой Брат. Мне ведь без тебя тоже несладко. Только нельзя мне сейчас, ты же понимаешь… Так что, если не хочешь оставить меня инвалидом на всю жизнь…
Не договорив, она наклонилась и чмокнула его в ухо.
— Ступай.
— Ладно. — Павел поднялся, не сводя с нее глаз. — Тогда я пошел.
— Пока, — сказала Таня. — Жди меня. Девятнадцать дней осталось.
— Да. Буду ждать. Конечно.
Он не стал чаровать дежурную. Просто просидел всю ночь в кресле и уехал первым утренним автобусом.
