Это так очевидно, Гастингс! Она готовила нас к смертиФрэнклина от отравления фисостигмином. Подозрения в убийстве не будет, простонесчастный случай во время научных поисков. Он думал, что принимает безопасныйалкалоид и ошибся!
Миссис» Фрэнклин несколько поспешила. По вашим словам, онабыла крайне недовольна, увидев, как сиделка Кравен гадает Бонду Каррингтону.Сиделка — привлекательная молодая особа с острым взглядом на мужчин.
Она попыталась заманить в свои сети доктора Фрэнклина, нобезуспешно. Отсюда её неприязнь к Джудит. Тогда она взялась за Аллертона, носразу же поняла, что это несерьёзно. В конце концов, она нацелилась на богатогои всё ещё привлекательного сэра Уильяма, а он, возможно, был рад этому. Емунравилась эта здоровая, симпатичная девушка.
Барбара Фрэнклин решает действовать быстро. Она приходит квыводу, что, чем быстрее она станет не трогательно любящей, нежной женой, абезутешной вдовой — тем лучше.
Целое утро она всех терзала, а под вечер делает необходимыеприготовления. Знаете, mon ami, я с уважением отношусь к калабарскому бобу. Насей раз он сработал — спас невиновного и покончил с убийцей.
Миссис Фрэнклин приглашает вас всех к себе в комнату. Споказной суетой она приготовляет кофе. По вашим словам, её чашка кофе была унеё под рукой, а чашка её мужа — на другом конце вращающегося книжногошкафчика. Затем в небе появились падающие звёзды, и все выходят на балкон, заисключением вас. Вы решаете кроссворд и предаётесь воспоминаниям. Чтобы скрытьволнение, вы начинаете искать пьесы Шекспира и невольно поворачиваете шкафчик.
Все возвращаются, и миссис Фрэнклин, не заметив, что чашкипоменялись местами, выпивает кофе с алкалоидом калабарского боба,предназначенный её дорогому мужу — учёному, а Джону Фрэнклину достаётся кофе,приготовленный для миссис Фрэнклин.
Если вы хотя бы на минуту задумаетесь над случившимся,Гастингс, то поймёте, что подозрение неизбежно пало бы на кого-то из двух ни вчём не повинных людей — либо на Фрэнклина, либо на Джудит, да, если бы непришли к выводу, что смерть миссис Фрэнклин — не что иное как самоубийство. Яне смог бы ничего доказать, и вот тогда я принял единственное верное решение —подчеркнул, что миссис Фрэнклин в моём присутствии часто говорила о своёмжелании покончить жизнь самоубийством.
Я мог это сделать, возможно, единственный из всех, ибо моислова имеют вес. Я — опытный человек по вопросам совершения преступлений, и,если я утверждаю, что это было самоубийство, значит так оно и было!
Я видел, что это поставило вас в тупик. Вы были недовольны,но, к счастью, вы не подозревали истинной опасности.
Но не станете же вы думать об этом, когда меня уже не будетв живых? Не возникало ли у вас когда-нибудь сомнение, и ваше второе я неговорило ли вам: «А если это Джудит?»
Ведь так может статься, вот почему я пишу это письмо. Выдолжны знать правду.
Был только один человек, которого не удовлетворяло заключениео самоубийстве. Это Нортон. Его надежды не оправдались. Как я уже говорил, он —садист. Он жаждал всей полноты эмоций, подозрений и страха, но был лишен всегоэтого. Убийство, которое он подготовил, не удалось.
И тогда он находит способ компенсировать свой провал. Онначинает делать вам намёки. Раньше он притворялся, что видел в бинокль, —точнее, он хотел создать впечатление, что он видел Аллертона и Джудит внеподходящий момент, но поскольку он не сказал ничего определённого, он могиспользовать это иным образом.
Предположим, к примеру, он заявит, что видел Фрэнклина иДжудит. Это открывает новую интересную страницу в деле о самоубийстве и,возможно, вызовет сомнение в том, было ли это вообще самоубийством.
Вот почему, мой друг, я решил, что то, что необходимосделать, следует осуществить не откладывая. Я договорился, что вы приведёте егоко мне в тот вечер.
Я вам расскажу, что произошло. Нортон, без сомнения, был бырад выдать мне свою новую ложь. Я не дал ему этой возможности и выложил всё,что мне о нём известно.
Он ничего не отрицал. Нет, mon ami, он просто откинулся наспинку кресла и ухмылялся. Mais oui, другого слова найти нельзя, — онухмылялся. Он спросил меня, что же я собираюсь делать. Я ответил, что простохочу уничтожить его.
— А, понятно, — ответил он. — Что это будет? Удар кинжаломили яд?
В это время нам подали шоколад. Он — сладкоежка, этот месьеНортон.
— Простейший способ, — сказал я, — принять яд. Я протянулему чашку, шоколада.
— В таком случае, вы не возражаете, если я выпью не изсвоей, а из вашей чашки?
— Ну что ж, как пожелаете, — ответил я.
Разницы всё равно не было. Как я уже говорил, я принимаюснотворное. Единственное отличие в том, так как я принимал его каждую ночь втечение значительного времени, я к нему привык, и доза, от которой заснёт любойдругой, была для меня явно недостаточной. Снотворное было в самом шоколаде. Оноподействовало на Нортона в нужное время, на меня же нет, особенно еслиучитывать, что оно было нейтрализовано принятым мною другим лекарством.
Переходим к последней главе. Когда Нортон заснул, я усадилего в свою коляску — это довольно легко — и откатил её на обычное место у окна,за занавесками.
Кёртисс затем уложил меня в кровать. Когда в доме наступилаполнейшая тишина, я перевез Нортона в его комнату. Оставалось только, чтобы мойбдительный Гастингс увидел меня.
Вы вряд ли поверите в это, Гастингс, но я ношу парик. Выбудете ещё более удивлены, если узнаете, что у меня накладные усы. (Даже Джорджне знает об этом!)
Я надел халат Нортона, взъерошил волосы, вышел в коридор ипостучал в вашу дверь. Вы выглянули и сонно посмотрели вдаль. Вы увидели, какНортон, прихрамывая, вышел из ванны, пересёк коридор и прошёл в свою комнату.Вы слышали, как он повернул ключ в замке.
Затем я надел халат на Нортона, уложил его в постель ивыстрелил в него из маленького пистолета, который купил за границей. Я скрывалэтот пистолет от всех.
Я оставил ключ в кармане Нортона и затем вышел из егокомнаты. Я закрыл дверь дубликатом ключа, который был сделан раньше, а коляскуоткатил в свою комнату.
Вот с той минуты я пишу это письмо.
Я очень устал — испытания, выпавшие на мою долю, утомилименя Я не думал, что на всё это уйдет столько сил и времени…
Я хочу обратить ваше внимание на следующее.
Преступления Нортона были идеальны, моё же — нет, да и немогло быть.
