тобой посижу?
Он отказался. Постоял перед зимним пейзажем. Вечером картина не казалась воздушной и легкой, потемнела, будто снег набряк влагой, начал подтаивать.
Выучил уроки, и только тут пришла мама. Устало опустилась на кушетку.
— Антон, может, ляжешь здесь? Смотри, какой свежий воздух.
— Не хочу, — заупрямился он.
— Что за монету он у тебя взял? — спросила мама.
— Да так, — буркнул Антон. — Дедушка обещал с ним поговорить.
Мама довольно долго смотрела на него пустым, отсутствующим взглядом.
— Иди, пожелай бабушкам доброй ночи, — наконец произнесла она. — Завтра все образуется.
Баба Лена раскладывала пасьянс. Короли, валеты, дамы, все на одно лицо, заученно улыбались с картинок. В карты играть нехорошо, это Антон твердо усвоил. А пасьянс раскладывать можно. Потому что пасьянс не игра, а простое загадывание, такое же, как когда оказался между людьми с одинаковыми именами или когда, заранее не договорившись, вдруг произносишь одновременно с кем-нибудь одно и то же слово. Тут первым надо успеть крикнуть: «Когда мое желание сбудется?» — и схватиться за что-нибудь черное.
— Какая славная была музыка. Правда, Антоша? Тебе понравилось? И скрипка и пианино… Это Дормидонтовы приходили? Я слушала и наслаждалась, — отвлеклась от карт бабушка.
— А как, по-твоему, папа честный? — спросил он.
— Ты что? Ты почему об этом говоришь? — всполошилась баба Лена.
Антон не мог остановиться.
— Ну, ты знаешь, он у меня взял монету, ту, которую я нашел. И обещал принести вечером. А пришел и говорит: утром.
Баба Лена одной картой, будто скребком, собрала остальные и сложила их вместе.
— Может быть, специалисту действительно нужно время? Про папу нехорошо так думать, — заключила она.
Из кухни доносились громкие голоса мамы и бабы Тани.
— Да, я портниха, — говорила мама. — Что же делать, кому-то надо быть портнихами! Возможно, я не все понимаю так, как вы…
— Вы прекрасно знаете, что я не это имею в виду, — отвечала бабушка. — Вам надо побольше бывать дома, вот что я хотела сказать.
Антону почудилось, кто-то из них направился к прихожей, и он шмыгнул в туалет.
— Ты скоро угомонишься? — крикнула вдогонку мама.
В комнате, как она и предупреждала, было душно, запах стоял тяжелый, невыносимый. Мама включила настольный свет, достала из сумки толстую растрепанную книгу. Она шумно переворачивала страницы, словно не читала, а проглядывала картинки. Ее тень на обоях беспокойно покачивалась. Антон боялся пошевелиться, чтобы еще больше маму не рассердить.
Папа затих, шумное его дыхание прервалось. Загудели пружины. Антон напряг слух. Если папа проснулся, надо встать и повторить, чтобы он шел за монетой.
Вдруг взвинченно заговорила мама:
— Послушай, ты понимаешь меня? Ты можешь понять, что я скажу?
Папа неопределенно помычал, как бы рассуждая сам с собой, встал и сделал по направлению к ней несколько шагов. Он оперся о спинку свободного стула, и его тень совершенно заслонила мамину.
— Я ходил насчет работы, — глухо сказал папа.
— Врешь. — Мама свистяще хлестанула его словом, которое Антону запрещалось употреблять.
— Ну-у-а, — выдохнул папа что-то такое, чего Антон не разобрал, хотя жадно ловил каждый звук оттуда, из-за спинки своей кровати, завешенной от света полотенцем. Рискуя быть разоблаченным, он даже приподнял голову, чтобы не мешал шорох подушки.
— Где ты был? — Видно, мама тряхнула папу за плечи: тени колыхнулись, монетки или ключи звякнули в карманах папиного пиджака.
— Оставь. Этим не поможешь, — сказал папа лениво, может быть, опять засыпая.
— Врешь. Все время врешь, — шепотом, но отчаянно — Антон едва не вскочил, чтобы утешить ее, — всхлипнула мама. — Посмотри, в кого ты превратился. Посмотри! Дать тебе зеркало?
Папа не отвечал.
— Ну скажи, скажи. Ты отдаешь отчет в своих поступках? Куда ты дел эту несчастную монету?
Раздался грохот. Антон вздрогнул, но сообразил: упала мамина книга. Какое-то время они молчали. Поскрипывали стулья, сопел отец.
— Пойми, неприятности бывают у всех, — зашептала мама мягче: так она увещевала Антона, если не хотела, чтоб он на нее обиделся. — Бывают и проходят. Все дело в том, как ты сам к ним относишься. Если мужественно, они отступают. Если им поддаешься, они подчинят. То, что с тобой происходит, — это страшно. Одумайся. Тебя с удовольствием возьмут в любой другой коллектив. — Ее бормотание сменилось неясными звуками, они превратились во всхлипывания. Папина тень отклонилась, и стало видно, что мамина вздрагивает. — Ты обманываешь всех. Всех. Даже собственного ребенка.
Жалость к маме захлестывала. Сердце колотилось гулко, как после бега на уроках физкультуры. Странно, родители не слышали этого стука.
— Ведь ты не сможешь остановиться. Ты уже не можешь остановиться.
— Господи, — неожиданно ясным, с едва заметной хрипотцой голосом произнес папа. — Господи, ну раз я вру, значит, это лучше, чем сказать правду.
Антон замер. Вероятно, он что-то не так услышал. «Раз я вру, значит, это лучше, чем сказать правду»? Да, скорее всего он не так понял. Или папа неверно выразился? Он, наверно, вот что имел в виду: «Неужели ты думаешь, врать лучше, чем сказать правду?»
— Я уйду, — решительно сказала мама. — Я не пугаю тебя.
— Куда? — засмеялся отец.
— Ты прав. У меня в этом городе никого нет. Я уеду. Уеду к родным.
Папа зарычал, как зверь, но это он откашливался.
— Лида, — сказал папа. — Все отвратительно. Я верил этим людям. И я отвратителен теперь сам себе. Мне не нужен другой коллектив. Я сам себе не нужен.
С грохотом полетел стул. Выходя, папа ударился плечом о косяк. В закутке щелкнул выключатель. Под дверью мастерской загорелась щелочка света.
— Антон, ты спишь? — спросила мама.
Он не ответил.
4
Пока Антон завтракал, мама сидела напротив и зябко куталась в старенький шерстяной платок. Антон исподтишка к ней приглядывался, изучал ее бледное лицо, словно бы истончившиеся за ночь губы и брови.
Работал репродуктор.
— Большой успех советских артистов за рубежом, — объявлял диктор и вел рассказ об удачных гастролях балета Большого театра.
Мама помогла Антону надеть пальто. Папиных вещей на вешалке не было. Но за дверью в мастерскую Антон различил неясные звуки движения.
Светило солнышко, небо расчистилось, стало ровно голубым. Если бы не желтые листья на деревьях и под ногами, можно подумать: вернулось лето.
Пашка караулил его возле класса.
— Я вчера тоже монету нашел! — бросился он к Антону. — Сразу после тебя. А потом появился какой-то мужик и стал просить ее продать.
— Продал? — спросил Антон.
— Не-а. Но сегодня опять пойду. Вдруг повезет? Я бы тогда одну загнал, а одну себе оставил.
Антон пошел к своей парте.
— Зря ты на меня злишься, — попробовала восстановить отношения Лырская. — Как раз в тот
