Потехин появился рано утром. Как всегда, чисто выбритый и опрятно одетый, но, судя по уставшему лицу, не спавший всю ночь, Геннадий Никифорович на удивление был спокоен. Внутреннее напряжение выдавали лишь прищуренные глаза да нервное подергивание губ. Весело поздоровавшись, он, словно смущаясь, сказал:
– Извини, родная, что вчера испортил тебе кайф. Хотел сделать приятный сюрприз, а получилось черт те что…
Татьяну Борисовну затряс нервный озноб:
– Гена, я все объясню…
– Зачем? – Потехин усмехнулся. – Подробный пересказ телепередачи «Очевидное – невероятное» меня не интересует. Достаточно того, что видел своими глазами в прямом эфире. Собери, пожалуйста, мои вещички.
– Ты решил меня бросить?
– Бросают старые вещи, а неверных жен оставляют другим на радость.
– Если бы знал, какие душевные муки я пережила вчера, ожидая от тебя весточку, ты бы простил. Всему виной – выпитая от гнетущей тоски рюмка.
– Знакомый мотив: скучно, девушки… Правильно у нас на корабле говорил старый боцман: «Пьяная баба, как заезжий двор».
– Гена…
– Что, Таня?
– Прости.
– Простить легко, забыть трудно.
– Клянусь, это в первый и последний раз.
– Пионерские клятвы нынче вышли из моды. Жизнь – коварная штука. Она в любой момент может свалить подножкой слабую на передок женщину.
– В этом отношении я не слабая.
– Да, вчера видел, насколько ты сильна.
– Не суди по одному нелепому случаю.
– «Случай» и «случка» – слова одного корня.
– Пожалуйста, не язви. Мне и без того тошно.
– Утешайся мыслью, что, изменив мужу, ты не изменила Родине.
– Не злись, Гена… Подумай, чем я объясню дочери наш разрыв?
– Чем хочешь, тем и объясняй. Можешь накатить грязную волну на меня. Не обижусь. Лоция уже взрослая. Пусть сама делает выводы.
– Но, если ты ей расскажешь…
– Обещаю, что не расскажу.
Уложив в чемодан вещи, Потехин молча отдал Татьяне Борисовне свой ключ от квартиры, хмуро попрощался и ушел. Жемчугова по привычке стала собираться на работу, однако, присев у зеркала для макияжа, с горечью подумала, что в таком угнетенном состоянии появляться перед сотрудниками фирмы нельзя. Позвонив секретарю-референту, она пожаловалась на головную боль и весь день просидела дома.
Следующим утром, пробыв около часа в парикмахерской, Татьяна Борисовна появилась в офисе «Лаванды» хотя и с грустноватым видом, но вполне работоспособная. Одним из первых посетителей в ее кабинет вошел вернувшийся утренним рейсом из Москвы адвокат Мамаев. Как ни в чем не бывало Вениамин Федотович положил на стол перед Жемчуговой оформленный контракт, рассказал подробности сделки и сразу спросил:
– У тебя Государственных краткосрочных облигаций много?
– Не так много, но есть, – суховато ответила Татьяна Борисовна.
– Сегодня же избавься от них и срочно сними со счета валюту.
– Что за спешка?
– Московские бизнесмены в панике. По достоверным сведениям, правительство со дня на день объявит о девальвации рубля и о собственной несостоятельности расплачиваться по Государственным бумагам. Иными словами, пирамида рушится.
– У нас все не слава Богу…
– Таня, это серьезно. Сейчас же передай главбуху, чтобы мчался в банк и проворачивал дело. Завтра, возможно, банки уже прекратят операции по ГКО и валюте.
Жемчугова вызвала главного бухгалтера и передала распоряжение. Когда главбух ушел, Мамаев почти шепотом спросил:
– Как семейные дела?
– Хуже некуда, – не поднимая глаз, сказала Татьяна Борисовна.
– Не избил?..
– Нет, а следовало бы выдрать, как Сидорову козу.
– Обо мне какой разговор состоялся?
– Никакого не состоялось.
– Потехин разве не мужик? Почему не поинтересовался?
– Он настоящий мужчина. Такие не интересуются, почему дать – дала, а замуж не пошла.
– Не обижайся, Танечка. Я не думал, что так получится.
– Думать надо было мне. Давно ведь не школьница. Могла бы, кукла, сообразить, что ты умышленно затянул с доверенностью и не бескорыстно заявился среди ночи с бутылкой коньяка.
– Не сочиняй, чего не было.
– А ты не увиливай от правды.
– Геннадий сейчас дома?
– К сожалению, забрал свои вещи и ушел.
– Куда?
– Не знаю.
– Наверняка нашел пассию в Новосибирске.
– Какой же ты… – Татьяна Борисовна поморщилась. – Как та свекровка, которая снохе не верит.
– Прости, коль не по вкусу брякнул. Если Потехин станет донимать ревностью или еще чем-то досаждать, скажи мне. Я быстро с ним разберусь.
– Как?
– Его просто не станет.
– Неужели наймешь киллера?
– Ну, вот додумалась… – Мамаев на секунду замялся. – Просто заставлю уехать в любимую Японию.
Жемчугова с прищуром уставилась в глаза адвоката:
– Вениамин Федотович, не вздумай этого делать. В любом поединке с тобой Потехин выйдет победителем. Говорю без преувеличения. Его словно Бог бережет.
– На Бога надейся, да сам не плошай.
– Геннадий не оплошает.
Мамаев поднялся со стула. Собираясь уходить, будто из ревности усмехнулся:
– Не переживай, Танечка. Оставлю я твоего Геннадия в покое.
В разговоре с Мамаевым Жемчугова интуитивно почувствовала недоброе. Особенно встревожила фраза адвоката: «Его просто не станет». Хотя Мамаев и сказал, что заставит Потехина уехать в Японию, но замышлял он наверняка физическое устранение и, опрометчиво проговорившись, вывернулся вроде бы безобидной отговоркой.
Татьяна Борисовна, торопливо листая телефонный справочник, стала звонить по гостиницам. Отыскала она Геннадия Никифоровича в гостинице «Обь», однако разговора с ним по существу не получилось. На следующий же день Потехин будто исчез из Новосибирска.
Утром семнадцатого августа все средства массовой информации затрубили о девальвации рубля в связи с постигшим Россию кризисом. На вторые сутки после этого к Жемчуговой в кабинет зашел Мамаев. Поздоровавшись, весело спросил:
– Ну, что, Татьяна Борисовна, спас я тебя от банкротства?
– Спас, Вениамин Федотович, спасибо, – сдержанно ответила Жемчугова.
