ни было, Лехи Бурова нет, и светлая ему память.
— Интересно, кто ему башку проломил? — упрямо поинтересовался Сэм. — Вот кому спасибо. Народный мститель...
— Ну что ты несешь, окстись, — вступил в разговор третий опер.
— Имею право на собственное мнение, — настаивал Сэм. — Я уверен, что это он жену убил. Наша прокуратура беззубая не справилась, так хоть так он получил, что заслужил.
— А вы все-таки считаете, что это он жену убит? — поинтересовалась я.
— А больше некому, — мрачно ответил Сэм, но развить эту тему не успел, пришла секретарша и позвала его к начальнику.
После его ухода один из оперативников извинился.
— Не обращайте внимания, его тогда зациклило на Лехе. Дело прошлое, и Бурова уже в живых нету, так что можно сказать: Сэм неровно дышал к жене Бурова. Вот он и уперся — мол, Буров из ревности Лилю замочил.
— А вы как считаете?
— Я по убийству Лили не работал, — уклонился от ответа мой собеседник, — все возможно. Но Сэм уперся в одну версию. Хотя вам все равно придется дело смотреть, раз уж вы по убийству Бурова приехали. Вот и решите сами, все там отработано или нет.
— Все не бывает отработано, — включился в беседу третий опер, по виду — явный службист. — Когда все отработано, убийство раскрывается. Лилька тогда вертелась около артистов, почему они не отработаны? Сэм зациклился на том, что труп привезли на берег реки, значит, Буров якобы ее дома убивал и ему надо было от трупа избавляться. С таким же успехом ее могли в гостинице замочить, там тоже надо было от трупа избавляться.
— А что думает ваша прокуратура?
Оба опера синхронно усмехнулись.
— А она вообще ничего не думает, — сказал службист. — Прокуратура считает, что ее прямо на речке и убили.
Чаепитие закончилось, и Петр вытащил из кармана бумажку с номером телефона, откуда по сведениям, полученным Мигулько, был звонок в мою квартиру.
— Мужики, нам надо номер пробить, не поможете?
— Наш, коробицинский? — спросил один из оперов.
Мы кивнули.
— Сейчас посмотрим.
Оба склонились над бумажкой.
— Это у моста, — сказал один. — Номер какой-то знакомый.
— Знакомый, — согласился второй, вытаскивая из стола телефонный справочник. Сверяясь с бумажкой, он быстро нашел нужную строчку.
— А вы где остановились, ребята? — спросил он, подняв на нас глаза от справочника.
— В гостинице «Ковчег», — ответила я.
— Так вот это телефон «Ковчега». Там и ищите.
Сэм в кабинет так и не вернулся. Двое его коллег еще посожалели насчет Бурова.
— Надо же, судьба какая, — сказал один, — сначала жена, потом он сам...
Второй вздохнул.
— Да, просто не верится. Еще в субботу виделись, а в понедельник уже узнали, что его в живых нет.
— Как в субботу виделись? — мы с Петром переглянулись.
— Вы были в Питере? — спросил оперативника Петр.
— Да нет, Буров сюда приезжал.
— Когда? — спросили мы с Петром в один голос.
Оперативник задумался, вспоминая.
— Да после обеда он приехал.
— А зачем приезжал? — поинтересовалась я.
— Не сказал, а я не спрашивал. Мало ли, надо человеку...
— А сколько он тут пробыл?
— Он у меня взял ключ от кабинета, попросил разрешения переночевать тут. В воскресенье, в два часа он мне ключ домой занес, и сказал, что поехал назад.
Я застонала.
— А он ничего не рассказывал? Не упоминал знакомых? Не говорил про убийство жены?
Оперативник отрицательно покачал головой.
Выйдя из милиции, мы с Петром устроили небольшое совещание. Было понятно, что наш путь так или иначе лежит в прокуратуру, нужно было знакомиться с делом об убийстве Буровой. Петя предложил разделиться: мне идти в прокуратуру, а сам он поработает в гостинице, раз уж все ниточки тянутся туда. Или оттуда.
Скрепя сердце, я согласилась, хотя в душе страшно не хотела с Петей расставаться. Он проводил меня до прокуратуры, сдал на руки прокурору, который тоже бросился поить меня чаем, а сам отбыл в гостиницу, пообещав забрать меня отсюда в три часа дня.
Прокурор с большим удовольствием выслушал все наши городские сплетни, мы поделились взглядами на политику Генеральной прокуратуры, в том числе и кадровую, после чего он пригласил своего старшего следователя, у которого в производстве находилось дело Буровой.
Старший следователь, которого хаяли опера, оказался пожилым и невозмутимым. Он был в форме, а это уже определенный показатель. Узнав, что я приехала из Питера посмотреть дело об убийстве Буровой, восторга он не проявил, но, в принципе, отнесся к этому вполне спокойно.
Он привел меня в свой кабинет, предложил чаю, от которого я отказалась, содрогаясь, после чего вытащил из сейфа бутылку коньяка и поставил на стол две хрустальные стопочки.
— Тогда, может, глоточек? — спросил он.
Я отказалась так деликатно, как только могла. Хозяин кабинета не обиделся, одну стопочку убрал, а вторую наполнил до краев и смачно выпил.
— Теперь можно и о деле поговорить, — сказал он, спрятал бутылку в сейф, и оттуда же вытащил не слишком толстое дело.
— Сначала читать будете, или прежде поговорим? — уточнил он.
Я минуту поколебалась, потом решила, что вначале прочитаю дело, а потом выслушаю, какие там подводные камни.
Следователь усадил меня за свой стол и сказал, что сам пойдет на химкомбинат, ему там надо изъять какие-то бумажки.
Опять я остаюсь одна, поежилась я, но деваться было некуда.
Хозяин ушел, а я раскрыла дело. Ну что ж, версия о причастности к убийству мужа Буровой была отработана на совесть, надо отдать должное Сэму. В дело были даже подшиты результаты оперативных мероприятий — прослушивания телефонных разговоров Бурова и справка о внутрикамерной разработке его, пока тот сидел в ИВС. Более того, дело начиналось и это меня поразило в самое сердце — с аккуратно подшитого плана расследования, где были обозначены основания подозревать в преступлении мужа погибшей. Ревность — вот основной мотив.
По делу были допрошены две соседки Буровых, одна из которых заявила, что видела, как однажды Буров ударил жену (Буров, кстати, на допросе это категорически отрицал и объяснял показания соседки оговором — он сажал ее младшего сына, и теперь она мстит). На допросе целая полемика разгорелась: следователь его спрашивал, почему в таком случае соседка говорит об одном факте
