Мы все решили с тобой, Аглая, — он говорил, и его трясло от негодования. — Ты согласилась! Ты знала, что я не смогу без тебя, что мне не выжить, ты предала меня!
— Пошел вон.
От негромкого голоса я вздрогнула. Комендант стоял в проеме, ведущем в глубь форта, и смотрел на нас, скрестив на груди руки. Я отступила назад, мой муж вскинул голову. Красив, конечно. Если бы знать, что за планы у тебя были, обольститель.
— Ефимов! — не поворачиваясь, крикнул комендант. — Этому всыпать двадцать плетей. И не так, как вы любите, дармоеды. По-хорошему.
— Будет исполнено, господин комендант! — отозвался кто-то из полутьмы. Комендант прошел мимо нас, мельком глянул в окно, как бы то ни было, он хотел убедиться, что ратаксы больше не атакуют. Я проскользнула мимо мужа и стражника, даже не посмотревшего на меня, побежала к себе.
В чем меня постоянно все обвиняют?.. Кто я такая? Глупая салонная куропатка! Все, на что я способна, танцы и женские сплетни — кто, с кем, как долго, есть ли рога…
А если нет?..
Мне стоило о многом подумать, очень о многом. Но едва я упала на кровать, едва вспомнила, что поела с утра какую-то ерунду, только подумала, что Парашка принесла мне что-нибудь вкусненькое со стола, как она делала это каждый день в последнее время — как я вырубилась. Возможно, от шока, от колдовства, от того, что из меня оно вытянуло все чувства, все эмоции, от ненависти до страха. Мне было решительно наплевать, что меня ждет, я коснулась головой подушки и уснула.
Глаза я открыла, поняв, что выспалась. Силы были, я ощущала, что я жива, силы были, вот мыслей — ноль, в форте стояла тишина, на кровати Марго сидела Теодора и ела мясо. От возмущения я задохнулась, открыла рот, признала, что молодой матери надо питаться лучше, чем мне, облизала губы, посмотрела на свечу.
— Сколько времени?
— Он умер.
— Мой муж? — уточнила я. Надо же, запороли до смерти. Почему не на той же площади, где казнили его соратников? От скольких проблем меня бы это избавило!
— Нет, — Теодора была кратка. Она отложила недоеденный кусок, решив, что хватит крысятничать, посмотрела на меня. — Я лягу здесь.
Я кивнула, перевернулась на спину, полежала так. Она устала, я не знала, что значит быть матерью новорожденного ребенка, но у Теодоры хватало помощниц, так уже легче. И все равно: она может хоть немного спокойно поспать.
Я уже спать не хотела. Можно пройти в казармы, где обычно всю ночь играет в кости дежурная стража, и спросить, правда ли, что умер каторжник, разорванный ратаксами, и как перенес порку мой муж. По себе я знала, что это больно, а у него не было ни магии, ни токена.
— Ты куда, Зейдлиц?
Я не ответила. У меня еще шитье, много шитья, старухи не особо смотрели, что я делаю, и поскольку сейчас глухая ночь, я смогу еще выклянчить у стражников немного жира и выварить его, пока в кухне никого нет. У меня раскроен и наметан жилет, а времени до утра, чтобы закончить работу, не так и много.
— Эй, клятая! — услышала я старушечий визг. — Ты куда? Бабу свою не видела?
Я рассмеялась. Да чтоб ты сдохла, вешать на меня такой крест. Я обернулась, старуха на ходу вытирала о рубаху жирные руки, перекладывая свечу из одной в другую, и что-то жевала.
— Где она? — опять проскрипела старуха. Машка, кажется. Все они на одно лицо. — Куда делась? Что молчишь, окаянная? Скорбна стала? Куда она делась вместе с дитем? Третий час ее по всей крепости ищем!
Глава девятнадцатая
В голове у меня стало гулко. Я недослышала, происходящее я воспринимаю слегка искаженно, и оно еле слышно звенит. Теодору я видела только что — искать ее не было смысла, но старуха была непривычно нервна, такой я ее не помнила.
— Кто это — мы? — зачем-то уточнила я и затрясла головой — не помогло. Это «откаты» моих магических экспериментов, в таком случае — неприятная штука. — Она в моей комнате. Теодора.
— А дите где?
Я должна была высунуться из воздушного замка. Из подручного дерьма и сгнивших палок я выстроила спокойный мирок с кружком кройки и шитья и ролевой игрой «Всемогущая ведьма». Одно успокаивало, другое пугало даже меня саму. Старуха же спрашивала простые, понятные вещи, а я никак не могла сопоставить одно с другим.
— В комнате? Где ему быть? — пролепетала я, и до меня дошло, что ребенка там нет. Я резко лишилась воздуха, перед глазами заплясали неоновые круги, сердце забилось часто-часто, я развернулась и бросилась по коридору к переходу в казармы стражников, остановилась на полпути, застыла, прислушиваясь. Третий час… ребенок должен кричать, он голоден, почему же тихо?
«Он умер…» — как наяву услышала я. Нет.
— Ой дурная! — донесся мне вслед раздраженный скрип, и я чуть не обложила старуху запасом ругани, но толку, она не стала бы допытываться у меня, если бы что-то знала. — Куда опять?..
Я пролетела мимо нее в свою комнату, потому что там был ответ. Теодора, может, и не спала, но лежала ровно, на спине, вытянув вдоль тела руки, я подскочила к ней, затрясла ее, она открыла глаза, уставилась на меня пустым взглядом.
— Где ребенок? — тихо и, наверное, угрожающе спросила я. Сама себя я за грохотом сердца не слышала. — Что с ним?
Теодора закрыла глаза, подняла руку, указывая наверх, и тут же рука ее безжизненно упала, по лицу растеклась блаженная улыбка. Что она несет, там ничего нет, только крыша, ратаксы валяются, хотя я догадывалась, что стража прошла и собрала всю дохлятину, пока она не стала вонять. Я наклонилась и отвесила Теодоре сильную оплеуху, приводя не столько ее в чувство, сколько себя.
— Где ребенок?
— Где ему быть, Зейдлиц, — простонала Теодора и отвернулась.
Сколько времени прошло — три часа? Старуха преувеличила, Теодора пришла ко мне как ни в чем не бывало минут двадцать, может быть, полчаса назад.
— Он умер?
По обескровленным, растянутым в болезненной улыбке губам я поняла, что, возможно, да. Теодора не хотела ребенка, она упрекала меня, что я со всей своей клятой магией не смогла исторгнуть из нее нежеланный
