как крот…
Вадим принял предложение и первым вделся в узкий проход. Он прополз по нему и увидел под собой решетку. На вбитом в камень крюке висел ключ.
Спасла! Дважды спасла жизнь неблагодарному русскому сибирская нереида. А если вспомнить битву с акулоналимом, то и трижды.
Руки подрагивали – и от холода, и от внутреннего напряжения. Вадим снял с крюка ключ, но долго не мог вставить его в прорезь замка, думая, как глупо оборвется жизнь, если этот стерженек с затейливой бородкой выскользнет и провалится сквозь прутья. Позади болезненно похрипывал туберкулезник Арбель – вот уж кому купание в ледяной воде категорически противопоказано! А она все прибывала и прибывала.
Дужка выскочила из замка, и поднять решетку не составило труда. Вадим и Арбель разом спрыгнули в бочаг, за которым начинался другой туннель – непосредственно в озеро. Эта дорога Вадиму была уже известна.
– Плыть долго, – уведомил он литератора. – Сколько вы можете не дышать?
– Н-ну… не считал…
– Тогда надуйтесь воздухом до предела и хватайте меня за штанину. Я вас вытащу. Только ни в коем р-разе не р-раскрывайте р-рта, не то наглотаетесь воды – и мементо мори.
Сверху закапало – это добралась до лаза с открытой решеткой вода из затопленного подземелья. Воздушная пробка становилась все меньше, давила на уши. Медлить нельзя было ни минуты.
– Вперед! – Вадим сгруппировался и, не зажмуриваясь, поднырнул под свод туннеля.
Он летел стрелой, видя перед собой мельтешение пузырьков и разматывающийся серой лентой проток. Отталкивался от стенок руками и одной ногой – в другую тисками впился Арбель. Надо отдать должное – он не замедлял движения, а, напротив, помогал как мог, подталкивая сзади, когда Вадим на поворотах сбрасывал скорость.
Вырвавшись из водяного плена, они растянулись на берегу, но примчавшийся с океана и нахолодившийся над тундрой зюйд-вест не позволил как следует передохнуть, и загнал их в заросли, где было немногим теплее.
Арбель закоченел и свернулся клубком, обхватив руками согнутые и прижатые к животу ноги.
– Г-г-где ж-же н-н-наши?.. – выжал он из себя, заикаясь.
Ни Фризе, ни Забодяжного не было видно. Ночь уже накинула на землю аспидно-черное покрывало, на котором не проглядывали ни звезды, ни месяц. Вадим определил: подземное заточение длилось не меньше пяти часов.
– Идемте! – сказал он Арбелю. – Надо двигаться, иначе переохлаждение… Дойдем до землянки, там огонь, горячий чай…
– Я н-не д-д-дойду, – отозвался прозаик. – М-мне не в-встать…
Вадим взял его за плечи, принялся тормошить, но и сам быстро утратил силы. Нет, до лагеря не доплестись, а ночь на холоде в мокрой одежде они не переживут.
– А как же ваша книга? Так и не напишете?
– В-в-видать, н-не с-с-суждено… С-се ля в-ви, к-как г-г-говорят у н-них в П-париже…
Царство Морфея затягивало Вадима в свое липучее лоно. Измученный организм отказывался сопротивляться, перед гаснущим взглядом раскачивались размытые кляксы. Собрав последние силы, он выхрипел:
– Э-з-зй! Кто-нибудь! Мы здесь!..
Кто мог услышать этот придавленный и, по выражению Макара Чубатюка, панихидный призыв? Разве только тот, кто сыскался бы шагах в десяти от льдистых камышей, в которых залегли двое несчастливцев…
И такой человек сыскался. В миг, когда мертвенная сонливость уже почти поборола Вадима, камышины раздвинулись, и между ними обрисовался фронтон Федора Забодяжного.
– Вот они где, ясны соколы! – возрадовался он и подозвал к себе Фризе, который явно был где-то неподалеку. – Иди сюда, пруссак, глянь! И Шурик здесь… Жив, курилка! Разлеглись, как Бойль с Мариоттом, а мы их по всей Якутии шукаем…
Глава X,
в которой герои наблюдают игру в футбол и совершают забег на длинную дистанцию
Вадим плохо помнил, как его и Арбеля доставили в землянку. Он начал осознавать реальность, когда они уже сидели у костра, освещенные протуберанцами пламени, вбирали в себя исходившее от него тепло, а Фризе священнодействовал, готовя в пустых консервных банках целебные настои из трав и ягод.
Забодяжный, услыхав рассказ о гибели Толумана с Эдженой и о ликвидации лаборатории, порывался бежать на поиски Мышкина.
– Надо ловить его, пока далеко не ушел! К утру он уже верст десять отмахать успеет – черта с два мы его тогда догоним…
Но Вадим придерживался противоположного мнения:
– Куда он ночью пойдет? По тундре, с грузом… Если ему и известна дорога к Томтору или к Оймякону, логичнее выйти на заре, по свету. Он ведь уверен, что утопил меня и Арбеля вместе с лабораторией.
– И где, он, по-вашему, сейчас скрывается? – спросил писатель, отогревшись и перестав заикаться.
Немец отпоил его настоем, уложил на подстилку и проводил массаж грудины, возвращая легким способность работать в полную силу.
– Экельхафт! – печалился Фризе, отбивая чечетку ребрами ладоней. – Перемерзайт, и весь терапий насмарка…
Больше месяца он своими сеансами избавлял Арбеля от приступов обездвиживания и теперь досадовал по поводу того, что курс лечения нарушен.
– Он где-то на берегу, – размышлял Вадим. – Изба сгорела, но у него может быть и другое лежбище. Или у себя в колоколе ночует.
– Накрыть его там, как мыша! – Забодяжный смял банку из-под тушенки в бесформенный комок, за что получил нагоняй от Фризе:
– Не ломайт посуда! Это есть общий имущество!
– Да иди ты… тевтон рукозадый! Тебя не спросили…
Вадим урезонил обоих:
– Чего завелись? Угомонитесь – и спать. Завтра вставать р-рано…
Идея накрыть Мышкина в водолазном колоколе его не прельстила. Не было никакой гарантии, что доктор прячется именно там. Разве найдешь сравнительно небольшой аппарат на просторах Лабынкыра? Да и как доберешься, если он, допустим, торчит посреди озера…
Проснулись с первыми рассветными проблесками. По-прежнему стояла оттепель, мороз не донимал, подступающая сибирская зима напомнила о себе лишь слабым предутренним снежочком. Вадим принял решение выступить к озеру, не тратя времени на завтрак, тем более что и есть было нечего – продукты, принесенные Эдженой, закончились еще накануне.
Арбеля намеревались с собой не брать ввиду слабости здоровья и легкости оставшихся при нем одеяний, но он пошел на принцип, изъявив горячее желание быть со всеми. Арбель отодрал от близстоящей березы две полосы коры и примотал к ногам – получилась обувь. Он готов был щеголять в одной сорочке, но Забодяжный пожалел его – отдал свою шинель, сопроводив дар угловатой прибауткой:
– У тебя лоб толоконный, а у меня болт закаленный.
Вадим пожалел о сапогах, снятых в подземелье, и по примеру Арбеля смастерил себе снегоступы. Шинели для него не нашлось (не обирать же вечно мерзнущего немца!), он довольствовался гимнастеркой, благо плюсовая температура позволяла обойтись и так.
Начало выдалось многообещающим – стальное яйцо с развернутыми в разные стороны перископами и открытым люком болталось у
