тебя и боюсь, – сердито прошептала Лукерья.
Прозвучал тихий смешок.
- Я тебе не враг, Лукерья. Тебе нужно в ручье, что из родника вытекает, умыться и из родника напиться.
- Зачем?
- Затем, чтобы избавиться от того безобразия, что у тебя на лице.
- А днём нельзя? – надумала поторговаться Лукерья. Уж очень ей не хотелось средь ночи куда-то тащиться.
- Нет. Нужно именно сегодня, в полночь полнолуния.
Лукерья тихо простонала обречённо. Идти не хотелось, но расстаться с безобразной иллюзией хотелось больше. Натянула на себя кофту с юбкой, сунула ноги в сапожки, надела ветровку. Чай, не разгар лета, да ещё и ночь. Вышла на улицу.
Вся округа сияла в перламутровом свете ночного светила. Низко стелился жиденький туман между избушек, стоявших ровными рядами-улочками. Их избушка располагалась в центре этого своеобразного посёлка.
- Иди, не бойся. Я рядом, – прошелестел невидимка.
- «Ага, рядом он. Словно это успокаивает. Только жути нагоняет», – мысленно проворчала Лукерья.
Невидимка тихонько хохотнул.
- «Ишь, веселится. Мысли, что ли, мои слышит?».
Но невидимка промолчал. Лукерья шла к роднику, что пробил себе выход в логовинке. Из него вытекал ручеёк, пытаясь проторить себе русло по дну логовинки, но запутался в густой высокой траве. Видно было, что пробился здесь родничок совсем недавно. Его обнаружили Лукерья с ребятами, когда рискнули, всё-таки, отойти от стоянки к логовине в поисках трав. Вода в родничке оказалась изумительной на вкус и совсем не ледяной до зубной ломоты. Логовина до верха была наполнена туманом.
- «Ёжик в тумане, – мелькнула мысль, когда Лукерья спустилась в логовину. – Лошади только не хватает».
Снова послышался смешок.
- «Вот, ведь, супостат! Точно, мысли мои слышит».
- Ты слишком громко мыслишь, – раздался рядом вполне нормальный шёпот.
Лукерья вздрогнула, заозиралась. И увидела его, тёмный балахон.
- А вот и лошадь! – вырвалось непроизвольно.
- Разве я похож на лошадь? – со смешком вполголоса спросил «балахон».
- Тьфу на тебя! Напугал, окаянный! – возмутилась вслух, избавившаяся от страха, Лукерья, признав Арбитра.
- Умывайся, Лукерья, в ручье, – напомнил вполголоса «балахон».
Ручеёк поблескивал в тумане. Отступив от родника на два шага, Лукерья наклонилась и стала умываться. Ей вспомнился родник и ручей в берёзовой роще, где хозяйкой была Мавка, совсем ещё девчонка. Интересно, умылся там кто после неё или нет?
Когда плеснула на лицо третью пригоршню, под руками почувствовала что-то склизкое, словно лягушачья кожа. Она сгребла рукой эту склизь и отбросила в траву, в сторону от ручья. От греха подальше, чтобы не пристало к тому, кто умоется после неё.
- «Вот, ведь, царевна-лягушка», – мысленно хихикнула.
- Ты, уж, определись, Лукерья Савельевна, кто ты – Баба Яга или Царевна-лягушка, – со смешком проговорил «балахон».
Лукерья не стала вступать с ним в полемику, ей было не до него. Она с остервенением, на грани истерики, плескала в лицо воду и тёрла, тёрла ладонями, окончательно избавляясь от того уродства, что было на нём налеплено.
- Хватит, Лукерья! Успокойся! – приструнил её «балахон». – А то и красоту смоешь. Теперь выпей три пригоршни из родника.
Как и велено, Лукерья, всхлипывая, выпила из родника три пригоршни холодной и вкусной воды и пошла к избушке. Рыдания душили её, ноги стали заплетаться.
- Что ж ты так расклеилась, Лукерья Савельевна? – подхватывая её под руку, жалостливо прошептал «балахон».
«Балахон» оказался вполне осязаемым и довольно сильным мужчиной, и Лукерья позволила себе навалится на него и отпустить себя, разрыдавшись чуть ли не в голос. Мужчина в чёрном балахоне не возмутился, а прижал к себе и поглаживая по спине, стал успокаивать.
- Теперь всё будет так, как надо, Лукерья Савельевна. Всё наладится.
Что он с ней сделал, но что-то сделал. Она резко успокоилась, на душе стало легко. Лукерья откачнулась от мужчины, но в лицо взглянуть не решилась.
- Спасибо, – тихо проговорила. – Дальше я сама. Прощайте! – легко поспешила к избушке.
- Да нет, – прошептал Фейзиэль. – До свидания, тёщенька. Ещё не раз увидимся.
- Бабу-у-уля! – радостно вскричал Егорушка, застав утром бабушку за выпеканием блинов на завтрак. – Бабу-у-уля! Ти-и-имка! Вставай! Эти недоучки, наконец-то, сняли с бабули уродское безобразие! Тимка, у нас теперь самая красивая бабуля! – радостно, взахлёб кричал на всю избушку Егорушка.
- Нука-нука, – материализовался Филантей. – Кто тут у нас самый красивый? Лукерья, а ты, оказывается, и впрямь красавица, – с доброй улыбкой разглядывал женщину домовик.
Лукерья зарделась, засмущалась от незатейливого комплимента.
- Ну, тебя, Филантей. Скажешь же – красавица.
- Мне, как мужчине, лучше видать. Я прав, Егорушка?
- Прав! Прав! – прыгал мальчишка, стянув с тарелки блин.
- Конечно Филантей прав, – прогнусавил Тимур, облокотившись о печь. – Ба, ты стала такой, какой была там, дома, когда мы жили вместе с дедом.
- Всё-таки простыл! Предупреждала же, чтобы не лез в холодную реку. Не лето ведь уже, – выговорила Лукерья внуку.
Но даже простуда Тимура не затмила общей радости, витавшей в избушке.
֎ ֎ ֎
Часть 4. Дело случая? Глава 1. Прощай, семья, и здравствуй, семья!
Соединив половинки камня, Моррис оказался, не как ожидаемо, в лавке Иномирных вещей, а в знакомом кабинете, где за столом сидел знакомый «чёрный балахон» с неуловимо расплывающемся лицом.
- Хм, – хмыкнул хозяин кабинета, оторвавшись от изучаемых бумаг. – С возвращением, Моррис. Мы знаем, как вы, жители трёхмерных миров нас называете. Наши балахоны сотворены из особого материала, позволяющего удерживать наши тела в стабильном состоянии. Лица мы прикрываем иллюзией. Это тоже своего рода защита. Будем знакомиться. Моё имя Фейзиэль. Я ректор Высшей Академии Творцов. Присаживайся, – указал на стул для посетителей. – Я не буду ходить вокруг да около. Ты своё предназначение знаешь. Мне спустили сверху полные данные о тебе и твоём Предназначении, частично тебе озвученном Кассъярой.
Моррис сидел напротив Фейзиэля и тоскливо внутренне прощался со свободой. Той свободой, что всегда была у него – свободой выбора. Над ним не висел Меч будущего правления со всеми вытекающими последствиями и строжайшими ограничениями, даже третьего в наследовании, как над его братьями. А в предсказания Кассъяры уже родились сомнения. И вот, на тебе, Моррис, получи и распишись. А ещё утверждают, что боги не вмешиваются в жизнь людей. Ещё как вмешиваются. Даже упокоенных к жизни
