технические тоннели, проваливались в колодцы, пытались вылезти через штольни остановившейся вентиляции, срывались, умирали, лежа в полной темноте с переломанными костями, оглашая мрак стонами и бессильными проклятиями. И много месяцев спустя на их останки натыкались ремонтники.
Хуже всего пришлось тем, кто оказался на старых, добротных станциях глубокого залегания. Если на окраинах народ как-то еще выбирался, то на Кольцевой линии и в центре наступил настоящий кошмар.
На бесконечных эскалаторах быстро возникла давка. Плотная масса человеческих тел, двигавшаяся почти в полной темноте, налетала друг на друга, шаталась, плотно сбитая, напрочь закупоривая дорогу самой себе. А сзади уже наступали новые и новые человеческие массы.
На двух станциях: недавно открытой «Боровской» и «Суворовской» эскалаторы, не выдержав, провалились, и сотни людей упали вниз, на острые зубья редукторов.
Но метро было лишь малой частью рухнувшей на город катастрофы.
Железная дорога умерла мгновенно – как только вышла из строя диспетчерская автоматика. Остановились электрички – иные в чистом поле, вдали от жилья, а угольные печки на большинстве их были давно заменены новыми импортными обогревателями, за которые железная дорога щедро заплатила.
Еще тысячи людей застряли в лифтах, и некому было вызволить их – многие лифтеры сами оказались в плену собственной техники.
Давка начинается и в больших торговых центрах, где погасло освещение. Попутно, те кто половчее хватал товар, попадавшийся под руку, переворачивали кассы, выгребая деньги и молотя продавцов, если те пытались мешать.
Позже это отметят особо – как быстро, почти сразу это началось...
Вышли из строя уличное освещение и светофоры. Погасли все рекламные щиты и транспаранты, украшавшие фасады домов. Город приобрел дикий и угрожающий вид.
Уже через полчаса все крупнейшие транспортные развязки и магистрали столицы были забиты машинами.
Пытаясь хоть что-то сделать, еще ничего толком не понимающая ГИБДД перекрыла Окружную дорогу, чем окончательно дезорганизовало движение. Вырубилась и связь – от электронной почты, до обычных городских телефонов. Не выжила и сотовая. Хотя базовые ретрансляторы мобильных сетей были оборудованы аккумуляторами и дизель-генераторами, дозвониться ни до кого было невозможно — сеть «упала» из за перегрузок, буквально блокированная миллионами звонков обезумевших еще до полного отключения электроэнергии горожан. В зоне отключений оказались штаб Ракетный войск стратегического назначения, все телевизионные передатчики и крупнейшие интернет-серверы.
Уцелела правительственная и военная связь, но, увы, обе были взаимно заблокированы. Наконец– во исполнение плана переворота, вовсю работали пресловутые «глушилки», рассчитанные в далекие шестидесятые на грядущую ядерную войну и снабженные автономными источниками питания. Столица и большинство территорий вокруг лишились связи напрочь. А потом начали умирать люди. Сначала старики и сердечники в метропоездах – стресс убивал их не хуже свинца. Потом – пациенты в реанимационных палатах, на операционных столах, из-за остановки медицинской аппаратуры вроде искусственной вентиляции легких и систем гемодиализа...
Час назад исполинский мегаполис жил обычной жизнью, и то что него с разных направлений входили войска знала от силы лишь одна десятая часть, а еще меньше – понимало что происходит.
Ехали на работу и с работы люди – от рабочих еще работающих авиазаводов до длинноногих фотомоделей. Проходили банковские операции и презентации, выставки и свадьбы. Люди покупали в магазинах подарки к уже близкому Новому Году, развлекались в казино, варьете, назначали свидания, строили планы на будущее.
Теперь лишь в трех из восьми округов Столицы жизнь текла более-менее по прежнему: люди лишь досадовали на вдруг окончательно «поехавший» Интернет, на сдохшие телевизионные ретрансляторы, на заглючившие мобильники...
А семь с лишним миллионов человек оказались погружены во мрак.
В тиши остывающих квартир робко жались люди, с обреченностью ждавшие когда все это закончится. Мрак и молчание стали хозяевами улиц и проспектов. Лишь изредка из чрева темных домов доносились неясные звуки, да, словно напуганные механические звери, гудели замершие в пробках машины.
Беда уровняла и жителей «хрущоб» и хозяев роскошных пентхаузов в тридцати-сорокаэтажных элитных комплексах. Впрочем, нет: последним было еще хуже: они оказались заперты в своих высоко вознесенных над городом холодных апартаментах, без насосного водоснабжения , «сдохшего» одновременно с вырубившимся электричеством в то время как жители стареньких, многократно осмеянных в прессе и «комедиклабах» панельных пятиэтажек, могли хотя бы погреться у газовых конфорок. А вода к ним поступала самотеком, пусть холодная, но в изобилии. Но по большому счету все оказались равны.
На ощупь, по лестницам пробирались домой обыватели мимо бесполезных теперь лифтов, и никого не защищающих домофонов.
А потом потихоньку стали выбираться на улицы, потому что одиночество в темных жилищах было невыносимым. Они собирались во дворах, иные набивались в машины, где запускали печки, другие просто собирались толпами, о чем-то переговариваясь. Но все чаще, молча замирали, когда издали доносилась автоматная стрельба, взрывы или лязг гусениц...
Войска также мерно двигались по городу, уже встретив первое сопротивление, хотя многие командиры встревожились – не очередная ли это каверза противника? Но пока все шло нормально, тем более что сияющее над домами зарево успокаивало – не везде так, может, просто авария…
* * *
Так началась эта ночь. Страшная ночь. Первая ночь нового мира как потом окажется...
Лежал возле медленно занимающейся административной пристройки умирающий старшина российской армии Полухин, глядя в звездное холодное небо, страдая от боли в развороченном боку. И мысли прожженного мента были на удивление возвышены, далеки от уходящего земного бытия. Он был искренне рад что его отделение ушло все-таки от этих чертовых убийц, непонятно как оказавшихся тут.
— Мы их сделали все-таки! — бормотал, не замечая, что произносит это вслух русский мужик, медленно, но верно отравляемый разносимым по крови ядом из разорванных почки и пищевода. — Живите, ребята!..
И слезы, безостановочно катящиеся по небритым щекам, застывали на морозе...
Плакал, сидя возле остывающего трупа Багдасаряна, его закадычный друг, девятнадцатилетний парень из Углегорска Игорь Степанов. Ему было холодно и страшно – одному, без товарищей, всего с тремя патронами в магазине.
Бледный как смерть стоял над расстрелянными им стариками последний уцелевший боец охраны, думая, что лучшим выходом было бы застрелиться: десяти лет тюрьмы ему, скорее всего, не пережить. В опустевшей, осиротевшей операторской заливалась сигнализация, сообщавшая о падении уровня масла в двух десятках трансформаторов, аварийных замыканиях и пожарах.
А в здании Министерства по чрезвычайным ситуациям наспех собранный штаб по ликвидации аварии пытался что-то сделать, на время, забыв даже о том, что в городе активно происходит смена власти. Пока еще не переворот, ибо переворотами становятся лишь
