корпеть мало желающих, да финансирование выбивать. А красоваться в свете софитов с готовым результатом – да сколько угодно.
Следом звоню Гатоеву. Конечно, тот не берет. Конечно. Муса садист. Ему нужно наказать меня за непослушание. И за боль, которую он испытал по моей вине. Ясно, что мариновать меня он планирует долго. И мне бы не подпитывать его эго. Но я все равно звоню. Ему – опять и опять, адвокатам, Сидельнику! Впервые с тех пор, как зарядила ему по роже.
Где-то на подкорке зудит мысль – как же хорошо, что мама с папой со мной все же не поехали. Вот не зря говорят – все, что ни делается, к лучшем. Папа немного простыл, за ним слегла мама, и все планы вместе рвануть в Дубай пошли по одному месту. Сразу злилась, а теперь благодарна. У меня развязаны руки. Я не скована в своих действиях. И могу за эту активность держаться. А бездействие точно свело бы меня с ума. Тут и к бабке ходить не надо.
– Ну, давай же! Бери, твою мать!
Ноль эмоций. Сидельник тоже молчит. Скидываю ему «Димку арестовали. Помоги мне его вытащить». Не прочитано! Не прочитано… Паника зреет где-то внутри меня, разбухает в животе ледяным мерзким комом. А я глубоко дышу, сминая его снова и снова движением диафрагмы.
– Давайте на К*.
– Да вы что, девушка? Там все перекрыто. Меня и близко к шлагбауму не подпустят.
– Значит, остановите возле него!
– Надеюсь, вы знаете, что делаете.
К резиденции Сидельника пилю на своих двоих. Шагаю так быстро, что спина взмокла. Таксист получил двойной тариф и ждет. Но мне плевать, даже если он уедет с нашими чемоданами. Звоню в дверь. Естественно, о моем приходе доложено. Меня встречает хозяйка.
– Амалия, что случилось?!
– Марин, где Яр? Димку арестовали, я не могу до него дозвониться!
– А который час? У него какое-то совещание… – растерянно хлопает глазами та.
– Набери его! У вас же есть номер для экстренной связи?!
У любого персонажа уровня Сидельника есть. Это жизненная необходимость!
– Я сейчас. Ты не волнуйся. Вот… выпей чаю. Значит, опасения Ярика не напрасны?
– Какие опасения?
Мне трудно концентрироваться на разговоре. Ведь все мои мысли о том, как вытащить Димку из лап Гатоева. Ему я, кстати, тоже звоню. Бесконечное, просто, мать его, бесконечное количество раз.
– У вас что-то с ним закрутилось, да?
А? Она про кого? Про Ярика? Или про Димку?
– Дима мне предложение сделал. Я его люблю.
Господи боже. Это, оказывается, так легко озвучить! Почему же я так долго оттягивала этот момент? Вот он сидит там, в казематах, и не знает, что весь мой мир заключается в нем. Что его взяла. Я абсолютно покорена. Абсолютно! Теперь даже непонятно, что это был за морок – мои недоотношения с Гатоевым.
Обхватываю себя за плечи.
– Ч-черт. Хочешь сигарету?
Скидываю на Марину чуть удивленный взгляд. Не припоминаю, чтобы она курила.
– Марин, ты сначала позвони.
Она демонстративно прикладывает телефон к уху и зубами вынимает сигарету из пачки. Гудки по нервам. Дым в глаза… Наконец, со второго раза:
– Ну что, блядь, за срочность?!
Я всегда думала, что у Сидельников образцово-показательный брак. И только теперь, услышав его резкий ответ на звонок жены, поняла, что показательного там гораздо больше, чем образцового. А ведь я ей столько лет втайне завидовала.
– Твоего сына загребли. Передаю трубку.
Марина отдает мне телефон и, яростно затянувшись, отходит к окну. Я ей завидовала, да... А сейчас мне эту женщину жалко. Мне вообще всех на свете жалко. Ведь мало кому довелось узнать, что бывает и по-другому. Что есть на земле такие мужики, как мой Димка… Мой Дмитрий Ярославович.
– Это Амалия.
Рассказываю все. От начала и до конца. В трубке висит тишина.
– Почему ты молчишь? – под конец мой голос срывается.
– Потому что у меня нет рычагов воздействия на этого типа, Амалия. Думаешь, если бы были, он бы еще ходил по земле?!
Это сон. Это просто дурацкий сон.
– Или ты просто нам мстишь, Яр?
Марина оборачивается. Возможно… Только возможно, я ее недооценила. Кажется, все она понимает. Может, больше понимает про Сидельника, чем я когда-либо.
Напряжение сковывает виски стальным шипованным обручем. А Яр, сука такая, молчит.
– Да что с вами всеми не так?! Вы вообще люди? – взрываюсь я. – Один, другой…
– Я подумаю, что можно сделать. Где, говоришь, его загребли?
Я подробно и терпеливо рассказываю обо всем еще раз. И молюсь, чтобы это «подумаю» не было банальной отмашкой. Чтобы в Сидельнике проснулась какая-то живая эмоция. А не только голый расчет. Я же когда-то его любила. Не могла же я любить абсолютное зло? Речь ведь идет о его сыне. Пусть нежеланном, пусть нелюбимым, но…
– А сама ты с ним говорила? – холодно интересуется он.
– С кем? С Гатоевым? Нет, конечно. Он не берет трубку. Вот думаю поехать к нему. Попытаться перехватить.
– Ладно. Мне некогда. Будь на связи, я дам знать, если я что-то узнаю.
– Спасибо.
Он узнаёт! Когда я, попрощавшись с Мариной, возвращаюсь к такси.
– В семь твой хмырь ужинает в «Пиано» со своим свекром и невестой. Попытайся разыграть эту карту. Но сильно не дави. Сама понимаешь, парни вроде него…
– Такого не потерпят. Я знаю.
Молчим. Любые слова сейчас кажутся нелепыми и пустыми. Ну не благодарить же мне Яра за то, что он вступился за сына! В итоге он просто сбрасывает. А я все же говорю «спасибо» гудкам.
До встречи в «Пиано» полно времени. Я коротаю его, бесцельно слоняясь по убранному в осенние краски городу, предварительно затащив домой чемоданы. Лужи хрустят под ногами взявшимся тонкой коркой льдом. Ветер бросает в лицо листья и неуютную ледяную морось. Я успеваю буквально до костей продрогнуть перед нашей встречей с Мусой. И каким-то непостижимым образом умудряюсь на нее опоздать. Вместо того чтобы перехватить Гатоева на входе, как задумывала, иду тупо к столику.
– Добрый вечер, господа, – вежливо здороваюсь я со всеми присутствующими. – Амалия Руцкая. Господин Гатоев, я могу вас ангажировать на два слова? Вопрос жизни и смерти.
Глава 25
Обвожу вежливым взглядом собравшихся за столом. Помню, когда Сидельник притащил меня на награждение, я от этой
