дядечка. Виду он был приятного, с коротким седым ежиком, руки прятал в карманах куцей джинсовой куртки. Светлые серые глаза с золотистым ободком вокруг зрачка смотрели кротко, и даже приходило на ум странное слово – лучезарно:
– А вы бы поднялись наверх, сфотографировали оттуда. Там не надо спрашиваться, тем более что вы издалека, – сказал он, словно продолжая давно начатый разговор.
– А вы местный? – Ромке только дай шанс, он с кариатидой заговорит.
– Да здесь я, неподалеку живу. У нас, знаете, в селе стоит храм, – оживился дядечка, словно расцвел под нашим вниманием. – Был он при коммунистах позабыт. Покуда не увидел – не поверил, что говорили все, а там приходила Матерь Божья. Я сам бачив. Она появлялась на клиросе, на балконе и на куполе. И не то чтобы шла от так, – тут наш собеседник прошелся взад-вперед, покручиваясь на ходу, как бы изображая расхлябанную походку, – гоп-гоп. А плыве.
Он оглядел наши оторопевшие физиономии и спросил:
– А вы сами откуда? Из Петербурга? Я был в Петербурге. Дюже не понравилось. Ходил и спрашивал время. У одного спросил – нету часов, к другому – тоже нет. наконец, остановил женщину. Спросил: «Скильки время?» А она помолчала немного и спрашивает: «А тебе это надо? Живи спокойно, никуда не торопись. Жизнь у нас одна. не спеши».
– А как вас зовут?
– Иван. Русское имя. Знаете, как говорят: много Иванов на Святой Руси, соберутся выпить – только подноси!
Я взглянула на детей и приподняла брови, как бы снижая непедагогичность поговорки, а дяденька рассмеялся, дружески помахал рукой и двинулся дальше. И не как-нибудь так – гоп-гоп, а степенной и не-торопливой походкой человека, которому некуда спешить.
Говорят, речка Остер когда-то была судоходной. Перегнувшись через перила Лицейского мостика, Ромка с сомнением разглядывал серебристую поверхность, поросшую мохнатой тиной.
– Ну, – протянул он наконец, – по-любому, здесь не «Титаник» плавал.
– В любом случае! – прикрикнула я. – нахватался жаргона! А еще правнук словесника!
– Сам-то не словесник, – парировал Роман и на всякий случай отскочил, прикрывая ладошкой кудрявый затылок. Будто я дотянусь!
– Мама! Рома! Не спорьте, – вмешалась Аня не поворачиваясь. – Смотрите лучше, какой парк! Вот тебе и провинция! Это прямо Царское Село!
Словно подтверждая сравнение, над густой позолотой просторных аллей Графского парка всплыла белая колоннада Нежинского университета.
Задрав головы, мы застыли у высокой мраморной лестницы, разглядывая фасад дворца, возведенного князем Безбородко именно по образцу Царскосельского лицея.
– Трудом и усердием, – перевела Аня девиз, начертанный на фронтоне, как бы невзначай демонстрируя, как она хорошо помнит латынь.
– А про что ваша книжка? – спросила студентка с такими черными бровями, так густо собранными над круглыми блестящими глазками, что захотелось подарить ей черевички.
Аудитория, в которой мы расположились, была высока, бела и полна народу. Тяжелые шторы закрывали огромные, до потолка, окна, и портрет Николая Васильевича Гоголя, самого знаменитого выпускника Нежинского лицея, был темен, так что разглядеть лицо русского гения было невозможно, да, впрочем, и не нужно. Стол с резной столешницей и кресло с прямой судейской спиной стояли одиноко и как-то оторванно от коллектива. Коллектив же был бодр, шумен и молод, как ему и положено на первом курсе. Конечно, я волновалась. Встречаться с читателями в том самом университете, в котором столетье назад учился мой прадед, рассказывать о книге, которая несколько лет составляла главный смысл моей жизни, – практически апофеоз. Аня же с Романом были совершенно спокойны. Они бойко передвигались по залу, раздавая книжки и диски, что-то говорили, наклоняясь к молодым лицам, возвращались к столу, озабоченно пересчитывали диски и опять сновали между рядами, будто родились в этой аудитории.
– Про что моя книжка? – Я помедлила, обведя глазами зал, где некогда сидел за партой студент Михаил Савич с серыми, как у Ани, глазами, с насмешливой, как у Ромки, улыбкой, и засмеялась с облегчением: – Конечно, про любовь!
В деканате нас ожидала маленькая симпатичная женщина, которая нетерпеливо потряхивала связкой огромных бронзовых ключей.
– Мне сказали, что вы хотите осмотреть Гоголевскую аудиторию, – сказала она и представилась: – Светлана Григорьевна.
– Мы будем очень благодарны, – ответила я. – Дело в том, что, по нашим семейным преданиям, прапрадедушка Анны и Романа учился именно в этой аудитории. мы даже знаем по рассказам, что там над дверьми должна быть табличка.
– Табличка действительно имеется, – подтвердила Светлана Григорьевна. Она смерила глазами Ро-мину высоту, отдохнула взглядом на гладкой Аниной головке и добавила правильным педагогическим клише: – ну что, друзья, пойдемте пешком в историю вашей семьи.
Озираясь на арочные своды и застревая на поворотах, чтобы пощупать старинные метровые стены, мы двигались по коридорам, а они пустели на глазах, словно пропуская нас на встречу с XIX веком.
Вот и дверь. над ней и впрямь табличка: «Гоголевская аудитория». Светлана Григорьевна вставила ключ в замок и поднажала. Дверь не открылась. Она поковырялась еще, смущаясь за свою неловкость.
– Давайте я попробую! – вызвался Роман, который и вообще-то стоять без дела не может, а тут еще тетенька в беде.
– Ну что ж, – Светлана Григорьевна выпрямилась и положила в протянутую Ромой ладонь бронзовый ключ с головкой крендельком, – перед тобой, как перед прямым потомком, эта дверь должна раскрыться!
Согнувшись в три погибели, Роман осторожно вдвинул бородку ключа в замочную скважину.
– Сейчас мы переступим порог и сделаем шаг в историю, – торжественно возвестила я. – Аня! Готовь камеру!
Рома положил обе ладони на темную деревянную поверхность и плавным движением раздвинул створки. Всей гурьбой мы ввалились в пустой темной зал. Со стены, усмехаясь в усы, смотрел на нас Николай Васильевич Гоголь. Это была та самая аудитория, где я только что читала лекцию!
Чувствовалось, что местное начальство экономит на электричестве. Улочка освещалась только желтыми квадратами света, которые падали из окон домиков, едва белеющих в быстрой южной темноте. Огромные корявые тени тополей шевелились под нашими ногами.
– Представьте, – боязливо поежилась Аня, – а ведь так они в темноте и ходили. Тогда же вообще электричества не было. Только свечки.
– Я как-то пробовал читать при свече, – вставил Рома, – на даче, когда погас свет. Вообще букв не различить!
– А ты при свете-то их часто разглядываешь? – не удержалась я.
– Ну что вы, тетя Лена, – надулся племянник, – я много читаю!
– Ладно, ладно, шучу! Дай-ка я возьму тебя под руку, а то споткнусь и упаду. Что вы тогда со мной будете делать?
– Моя рука всегда в вашем распоряжении! – Ромка галантно подхватил меня под локоток. – Ань, а ты как?
– Я нормально, – ответила Анюта.
Я не успела пройтись насчет скудости их словарного запаса, как из-за поворота
