не подумал бы, что это ты. Некогда было на звонки с незнакомого номера отвечать.
Она стиснула зубы, явно удерживаясь от того, чтобы не наговорить ему гадостей.
— Громов…
— У меня для тебя, Митина, новости.
От неожиданности она замерла.
— Что… за новости? Ты к Плотникову ездил. Это как пить дать. Что он сказал? Ты его… ты его не побил?
От неожиданности Яр рассмеялся.
— А что? У тебя к нему внезапная жалость проснулась?
— Дурачина, — буркнула она. — Но с тебя ведь станется!
— Ну ты же за меня похлопотала, — с обманчивой лёгкостью напомнил Яр. — Вот мы с тобой разведёмся, и я ничего своему благодетелю не должен. Почему не побить?
— Гр-р-ромов! — прорычала она и стукнула его кулаком в грудь. — Я за эти два дня чуть не поседела! И ты в курсе, что Лисицын тоже делся куда-то? Что происходит?!
— Происходят важные перемены в жизни, — безо всякой иронии сообщил Яр.
Пользуясь тем, что она этого никак не могла предугадать, он наклонился, перехватил её и закинул себе на плечо. Митина взвизгнула и что-то заверещала. Но он не собирался терять время на препирательства.
Отпустил он брыкающуюся супругу, только когда затворил за собой двери их спальни.
— Ты… ты совсем, что ли, сдурел, Громов?!
— Можно и так сказать, — он выпрямился и привалился спиной к двери, отрезая ей путь для побега. — Иначе и не объясню своё решение.
— К-какое решение? — на раскрасневшемся красивом лице обозначилось подозрение.
— Развод ты от меня не получишь, Митина, — он сложил на груди, руки, как бы подчёркивая серьёзность намерения. — Никогда не получишь.
Эпилог
— Т-то есть?.. — моя челюсть отвисла сама собой.
Я пыталась сообразить, как переключиться с миллиарда вопросов, теснившихся у меня в голове, на эту совершенно новую для меня информацию.
Как это всё совместить и осмыслить?
— То есть я не собираюсь с тобой разводиться, — преспокойно пояснил Громов. — Ни сегодня, ни завтра, ни через год, ни через десять. Уж извини.
— Это…. Это что ещё за шутки?
— Ну, знаешь. Я бы поостерёгся шутить с такими вещами. Добровольно оставаться в браке с такой вот занозой — крайне серьёзное и в чём-то даже рискованное мероприятие. Но я, знаешь, не против испытать свои нервы на прочность.
Голова у меня начинала кружиться, а сказанное воспринималось с трудом.
— Я н-ничего не понимаю…
Громов явно наслаждался моим ошарашенным видом.
— Ладно. Давай по порядку. Лисицын всё знает о нашем с тобой договоре.
Я вытаращилась на мужа:
— Ты ему всё рассказал?!
— Пришлось, Митина. Уж извини. Но, представь себе, он и без того подозревал, поэтому для него моя исповедь новостью не стала.
— Но… зачем?
— В обмен на услугу, — загадочно улыбнулся Громов.
И рассказал о прошлом месте работы Лисицына и его обширных связях в органах. Заодно и о том, как это всё помогло уладить ситуацию с долгом.
— Компромат?.. — слабым голосом переспросила я. — И что на него удалось нарыть?
— Уверена, что хочешь знать? — ухмыльнулся Громов. — Твой ухажёр из прошлого преследовал ещё одну девушку. Предпринял, представь себе, попытку склонить её к всякому-разному, а только потом узнал, что девчонке до совершеннолетия ещё целый месяц.
Меня замутило.
— О господи…
— Не переживай. Твоей сестре по несчастью ничего не угрожает. Чего не скажешь о репутации нашего ловеласа-маньяка.
И Громов рассказал о визите к Плотникову и своём неожиданном сотрудничестве с Лисицыным, давшем такие полезные плоды.
К концу его лаконичного рассказа я буквально онемела от обилия информации.
— Надо же, — хмыкнул Громов. — Мне в кои-то веки удалось поразить тебя до такой степени, что ты дара речи лишилась. Тишина — это, оказывается, такое сокровище…
Не было смысла оспаривать верность его слов — я действительно была поражена всем, что услышала.
А теперь понятия не имела, радоваться или расстраиваться своим перспективам.
— Ладно… допустим… допустим, что дела сейчас обстоят действительно так. Лисицын к нам не имеет претензий, Плотников лезть к нам теперь не посмеет… Так почему же тогда ты развод решил мне зажилить? Тут что-то сильно не сходится.
— Всё сходится, Митина, — Громов оттолкнулся от двери и шагнул мне навстречу.
Проворностью я под грузом услышанного не отличалась, поэтому отреагировала лишь в тот миг, когда его руки сомкнулись на моей талии.
— Ты что… что ты делаешь?
— То, что давно должен был сделать. Ещё в день нашей свадьбы, — его глаза задержались на моих губах.
— Не понимаю, о чём ты, — прошептала я, боясь признаться себе в том, что вообще-то очень даже понимаю.
— Ну, знаешь, — его взгляд не отрывался от моих губ, — наш разговор про консумацию…
— О… нет, Громов, я не…
Его жадные губы лишили меня возможности закончить фразу. А заодно и разума.
Сопротивляться? Я уже давно поняла, что сопротивление бесполезно.
Я не могла сопротивляться тому, чего давно, пусть и тайно, хотела.
Поэтому лишь застонала, когда его губы проложили горячую дорожку по шее до впадинки между ключиц.
Когда они двинулись дальше.
Когда с меня сполз и полетел на пол тяжёлый свитер.
Когда меня подхватили и уложили на не расстеленную постель, а поцелуи не прекращались — его горячие губы блуждали по всему моему телу, доводя до исступления.
Кажется, я что-то ещё порывалась сказать, когда за свитером последовали джинсы и нижнее бельё, но едва слышный восхищённый вздох Громова при виде моего обнажённого тела потопил в себе все связные мысли.
Дальше лишь стоны и вздохи, и сорванное дыхание. И желание — слепящее и яркое, как вспышка сверхновой.
Спустя целую вечность я очнулась в кольце крепких рук, обессилевшая и до сих пор едва соображавшая.
— Это… это определённо стоило сделать в наш первую брачную ночь, — Громов тяжело переводил дыхание. — Митина, официально признаю, я — идиот.
— Это правда, — согласилась я и взвизгнула, когда он легонько ущипнул меня за ягoдицy. — Но я бы… я бы тебя в ту ночь всё равно к себе не подпустила.
Громов скосил на меня глаза:
— Ты слишком большого мнения о своём иммунитете. Я ведь даже не пытался тебя соблазнить.
— А ты слишком высокого мнения о навыках своего соблазнения-а-а-ах…
Последняя гласная фразы, к моему вящему позору, переросла в томный выдох, потому что его рука скользнула по особенно чувствительной сейчас внутренней стороны моего бедра.
— Да неужели? — проурчал он мне в ухо.
— Нечестно, — выдохнула я, теряясь в остроте ощущения.
— Привыкай, — шепнул муж, продолжая сладкую пытку. — Как и к тому, что Митиной я тебя звать больше не буду. Слышишь?
— П-почему?..
— Потому что теперь и отныне ты Громова, — напомнил он севшим
