79. Эрих Зуртамский
Долгая задумчивая пауза, и я представил, как могла пойти шла моя жизнь, если бы я знал, что где-то моя девочка, моя Лиззи, счастливо живёт свою жизнь с другим мужчиной, например, Вольдемаром, как улыбается другому, целует его, прижимает к груди малыша. Не нашего, чужого малыша.
Больно! Как же деду больно! И сколько десятилетий он вот так уже живёт, испытывая эту боль? Лет сто, не меньше. А потом однажды узнать, что она, твоя любимая, умерла...
- Давно её не стало? - спросил, стараясь, чтобы сочувствие не сочилось при каждом звуке.
- Она жива, - послышалось из-за дыма.
- Но... как же? Сколько же ей лет? Где она? Не понимаю... Почему ты не с ней?
- Сынок, разбитую чашку не склеить. Она прожила хорошую жизнь, и прожила счастливо. И всё без меня. Зачем я ей сейчас - старая унылая развалина? Былого не вернуть, а то, что было, давно прошло.
- Ты даже не пытался увидеть её? - смог ли я скрыть удивление в голосе, не знаю. - Не участвовал в её жизни?
Я бы не удержался, полетел, помчался, пополз, лишь бы увидеть, хоть одним глазком посмотреть.
- Увидеться не пытался. И за тот раз, когда оказался возле неё, рожающей, благодарен, что она не увидела меня. А в её жизни... Немного участвую. Вот.
И ко мне из дыма выскользнул альбом, в какой сшивают свои акварели школьники.
Раскрыл. Действительно акварели, только не школьные. Интересные рисунки - тонкие, изящные воздушные.
- Что это? - спросил, продолжая листать плотные листы.
Сюжеты разные: то цветы, то животные, то пейзажи. Часто как-то удивительно, сквозь линии и образы проступает из картины лицо, иногда фигура.
- Она похоронила мужа, детей, и внуки перевезли её в столицу. Она живёт на окраине, одна, в маленьком домике, почти лачуге. Рисует. Это её работы. Я через агента покупаю почти всё. Приезжаю под новолетие и покупаю. И мне радость, и ей поддержка.
- И всё же я не понимаю...
Я не договорил, отвлёкся на чёткий профиль на одном из рисунков, выступающий из какой-то цветочной клумбы. Повертел и так и так присматриваясь. Открыл более ранние рисунки, потом пролистал к более поздним. Проступавшие фигуры и лица сложились в чёткий образ. И я подозрительно ещё раз просмотрел рисунки в альбоме.
80. Эрих Зуртамский
- А кто это? - и протянул том, придержав его потоком воздуха. - Очень уж на деда похоже. Особенно профиль.
Курт принял альбом. Пошуршал страницами.
- Не знаю.
- Кажется, я догадываюсь, - и улыбка понимания наползла на лицо. - Похоже-то не на деда. На всех Зуртамских похоже, господин Курт. Она тебя рисует!
- Рисует, - вздохнул плохо видимый дед. - И что? Ни для тебя, ни для меня это ничего не меняет, сынок. Тебе не в портретном сходстве разбираться надо. Тебе нужно свою женщину удержать. Привязать к себе, приклеить, примагичить. Держать её крепко!
Привязать, как же. Привяжешь такую. «Ты молчишь, и я молчу!» и злой взгляд голубых глаз. Как её привязать, если я даже подойти не могу? Если она даже не смотрит на меня!
- Думаешь, выкрасть и запереть? - спросил с подозрением.
Кряхтенье и тяжкий вздох стали мне ответом. Значит, Лиззи права, и я в самом деле дуболом, если дед так осуждающе молчит.
- Сынок, - прокахыкал дед Курт, - это вариант, конечно. Но совсем уж последний.
- Да какие тут варианты! - я взорвался, как снаряд нашей пушки, и вскочил из кресла и заходил, цепляясь в дыму за мебель. - Я могу быть рядом, только когда меня ночью к ней переносит! От тоски, от одиночества.
Сказал и замер - от тоски? Подёргал себя за волосы, мучительно размышляя. А ведь и правда, меня переносит к ней тогда, когда нет сил быть без неё.
- Я, сынок, об одной своей ошибке всё думаю. Я ведь мог, мог сделать так, что нас никто не разлучил бы. Но не решился, побоялся, что не сработает, да и не думал, что так всё обернётся...
Я замер снова. Если Курт знает легенду, то и что-то ещё вполне может знать. Того, что мне поможет. Ведь так?
Так и оказалось.
- Я жалею, что не надел ей свой родовой перстень. Она же податливая была, как глина -лепи, что хочешь, на любое была согласна. А там всего-то пара вопросов, свой перстень -ей на палец и подтвердить брак... Даже и ритуалом не назовёшь.
И тишина.
Значит, пара вопросов? И родовой перстень ей на палец. И подтвердить брак. Да, почти и не ритуал...
Я слышал о таком. История той же степени достоверности, что и легенды. Поэтому надеяться на её действенность было бы... легкомысленно, что ли?
Но самое главное в этом почти-не-ритуале даже не то, что надевать перстень нужно прямо в процессе... гм... подтверждения брака. Главное - чтобы было добровольное согласна.
«Ты молчишь и я молчу». У меня по спине продрало морозом. О добровольном согласии, похоже, речь не идёт. Это не мой способ.
- Подумай, сынок.
- Я подумаю.
Мы ещё какое-то время сидели в тишине. Казалось, что в курительной никого нет, настолько тихо было. Но я знал, что он сидит там, напротив, невидимый, скрытый клубами дыма, держит в руках альбом и не смотрит на рисунки в нём.
Там не только он нарисован. Там была любовь, которую пронесла через всю жизнь и сберегла мягкая женщина, которую можно было лепить, как глину.
81. Эрих Зуртамский
Весь день я размышлял о словах двоюродного деда. Вспоминал его историю, перебирая его слова и фразы.
Курт отказался от наследства. Что такое деньги, если жить пришлось бы с какой-нибудь Мараей? Мой прадед был неумным человеком? Странно. Дед всегда отзывался о нём хорошо и отец вспоминал его только добрым словом. Почему же он сделал своего сына несчастным?
Я вспоминал Лиззи, и душа наполнялась тоской - её нет рядом, её не хватает. Не хватает всего: и фигуры, и жестов, и взглядов, и слов, и звука её голоса, и выбившейся пряди светлых волос, и пятен машинного масла на пальцах. Всего!
Зная, каково это - вот так нуждаться в человеке, поступил бы я как мой прадед?
Никогда!
Значит что? Старикан просто никогда не испытывал того, что испытал Курт, что испытываю я.
И не удивительно. Он прожил, как и мой дед, хоть и славную, хоть и насыщенную, но всё же короткую жизнь. А почему?
Потому что в его жизни не было такой Лиззи, как у меня, или Софи, как у Курта.
Ни у моего прадеда, ни у деда, ни у моего отца такой женщины не было. Да, они оба были женаты, у каждого были наследники. Но отец уже сейчас выглядит ровесником Курта, а мой родной дед умер, в общем-то, дряхлым стариком.
