Квартира Алисы находилась в старом каменном доме, построенном, наверное, еще во времена Оттоманской империи. В свое время он, должно быть, принадлежал богатому купцу, судя по вычурной резьбе по камню и черепице высшего качества. Феррис поднялся по лестнице на второй этаж и постучал в дверь, раскрашенную в веселые пастельные тона. Когда Алиса появилась в дверях, он замер, восхищенно глядя на нее. Ее лицо светилось свежестью и мягкостью, светлые волосы были убраны назад, открывая изящную шею, а в темно-карих глазах искрилось игривое предвкушение. На ней было черное платье с декольте, подчеркивающее фигуру.
— Ну, привет, — сказала она, ослепительно улыбаясь и беря его за руку.
— Ты выглядишь… потрясающе, — сказал Феррис. Он стоял в дверях, неуклюже держа в руках огромный букет цветов.
— Под стать им, — ответила она слегка шутливым тоном, забирая у него цветы. Потом она потянула его за руку внутрь квартиры. — Посиди в гостиной, пока я поставлю это в воду.
Разорвав огромную обертку букета и бросив ее в мусорную корзину, она принялась искать подходящих размеров вазу для этакого куста, который принес Феррис.
Квартира походила на шкатулку для самоцветов в восточном стиле. Она была наполнена сокровищами, накопленными здесь еще прежним владельцем, о которых и нельзя было догадаться, глядя на дом снаружи. Стены и потолок были отделаны благородными породами дерева, перламутром и золотой фольгой. Они были украшены фресками с пейзажами арабских стран — Левантийской бухты в Александрии, горы Ливан с покрытой снегом вершиной, золотого купола иерусалимской мечети Аль-Акса, плодородными равнинами Дамаска. Дальняя стена представляла собой ряд окон с видом на сад с фонтаном, окруженным деревьями и кустами. Даже сейчас, в ноябре, некоторые из них цвели. Тихо звучала арабская музыка. Прислушавшись, Феррис узнал голос ливанского певца Файруза, певшего о простой арабской деревенской жизни так, что и у женщин, и у мужчин слезы на глаза наворачивались. Алиса вернулась с кухни, неся огромную вазу цветов.
— Удивительная квартира, — сказал Феррис. — Ты и не говорила мне, что она такая красивая.
— Ты не спрашивал. Как бы то ни было, очевидно, что, когда ты отвозил меня домой, ты посочувствовал тому, что я живу в старом квартале. У тебя это в глазах было. Старый дом, без кондиционера, разве он может быть хорошим? Черт с ним, подумала я. Если он не может признать это хорошим, даже увидев своими глазами… — Алиса подмигнула ему. — На самом деле я хотела сделать тебе сюрприз.
Она принесла из небольшого холодильника бутылку вина и закуски — фисташки, перепелиные яйца с каменной солью и перцем, оливки, сладкий перец и морковь. Феррис все еще никак не мог прийти в себя, ошеломленно глядя на нее. Он сел на диван рядом с ней и взял ее за руку. Такая крошечная. Ему не хотелось говорить, только быть рядом с Алисой, но что-то сказать было необходимо.
— Я скучал по тебе, Алиса, — сказал Феррис. — Извини, что так долго не мог приехать. Каждый день вдали от тебя я мечтал о том, что буду с тобой.
Она ответила не сразу:
— Я испугалась, Роджер. Когда ты не вернулся через две недели, я начала думать, что ты уже никогда не вернешься. Я поговорила со своей подругой из посольства, и она сказала, что никто не знает, когда ты вернешься. Когда я это услышала, я разрыдалась. Я так боялась, что ты не вернешься ко мне. Думала, что вся эта кутерьма захватила тебя с головой.
Феррис обнял ее. Она расслабилась и прижалась к нему. Он вдруг понял, что она плачет.
— Не горюй, — сказал он. — Я уже здесь.
— Я не печалюсь. Я радуюсь. Просто не хочу, чтобы с нами что-то случилось. Мир сходит с ума. Хотела бы я укрыться от этого безумия в таком прекрасном месте.
Ужин подождет. Она встала с дивана и повела его в спальню. Эта спальня была достойна арабской принцессы, украшенная цветами и ароматическими свечами, словно волшебный сад. Они начали медленно раздевать друг друга, снимая каждую часть одежды в свой черед. Медленно упало на пол платье. Одна за другой расстегнуты пуговицы на рубашке. Пояс. Медленно поползла вниз молния на брюках. Щелчок застежки, и упал на пол бюстгальтер. Она мягко прижалась к нему грудью. Они стояли, обнявшись, совершенные в своей наготе. Раны на ноге Ферриса исчезли — и для нее, и для него. Он неторопливо овладел ею, медленно, стараясь растянуть эти прекрасные мгновения, но их тела не могли ждать так долго. Только после того, как он достиг вершины, Феррис понял, что она снова плачет.
— Я люблю тебя, — сквозь слезы сказала она. — Люблю. Люблю. Люблю.
Феррис взял ее на руки, как ребенка. Он не мог успокоиться. Он ее любит, она его — тоже, и что же теперь им делать?
Она лежала на свежайших простынях, положив голову ему на грудь. На потолке над ними лениво крутил лопастями вентилятор, обдувая нагие тела прохладным ветерком и заставляя колыхаться огоньки свечей. Вскоре она встала, сходила в ванную и собрала с пола одежду. Когда она поднимала с пола куртку Ферриса, из кармана выпала небольшая пластиковая коробочка. Феррис увидел, как она упала на пол, и быстро протянул руку, чтобы подобрать ее. Это был зубной мост, который дал ему в Лэнгли Хофман. Кот Алисы, Элвис, ринулся через всю комнату и поддел пластиковую коробочку носом.
— Что это? — спросила она.
— Ничего, — ответил Феррис, взяв у нее куртку и положив коробочку обратно в карман.
Она удивленно посмотрела на него, будто понимая, что он мог бы ответить и получше. Он открыл крышку и показал полукруглую пластиковую штуковину.
— Это просто защита для зубов. Чтобы не скрипеть ими.
Она с облегчением улыбнулась:
— Знаешь, ты как-то не производил на меня впечатление человека, скрипящего зубами.
— Никогда не угадаешь. У всех нас есть о чем побеспокоиться, — сказал он, улыбаясь ей в ответ и вешая куртку.
И как это у него так легко получается лгать человеку, которого он любит?
Феррис встал в шесть утра. Они снова занялись любовью, шумно и страстно, а затем он оделся и отправился к себе домой, чтобы переодеться перед встречей с Хани. От большого количества секса и малого количества сна у него слегка кружилась голова и сосало под ложечкой. Когда он мылся в душе, перед его мысленным взором снова предстала картина двадцатилетней давности. Он сломал парню руку, не намереваясь делать этого. Или намерение все-таки было? Аналогия заставила его вздрогнуть. Где граница? Когда кость перестает сгибаться и начинает ломаться?
Хани ждал его в Офицерском клубе. Как он и предсказывал, клуб был пуст. В это утро иорданец выглядел особенно довольным собой. На нем был двубортный блейзер с блестящими латунными пуговицами, одна из рубашек тех двуцветных моделей, с белым воротничком, манжетами и цветными полосами, которые продают на Джермин-стрит и которые похожи на форменные. Здороваясь с Феррисом, он оценивающе посмотрел на него.
— Долгая ночь? — спросил иорданец. — Ты выглядишь слегка… усталым.
