могу, потом… — закусила губу. — Пока потряхивает. Вроде давно все это пережила, но сегодня что-то нахлынуло, черт его знает.
Закутавшись в плед, забралась на стул с ногами. Друг курил, пил кофе, скроллил ленту, отпускал комментарии.
— Что будешь делать?
— Не знаю, может быть, махну в Тай? Давно не была… Хочу в самую глубокую нору забраться.
— Вот еще! — возмутился друг. — Это моя вина! — вздохнул сокрушенно.
— Ты-то здесь при чем?
— Я должен был догадаться, как только запахло нафталином. Широкова, — назвал фамилию журналистки, — Мадам уже в возрасте. Профи старой закалки остались в прошлом, их теснят молодые. Это неизбежность жизни. Кто-то находит себя в другом и рад тому, что имеет. Кто-то пытается удержаться на плаву. Вроде этой… суки старой. В блогеры она подалась, но не очень успешно. Ее обзоры никому не интересны… В журналистике она сто лет не выстреливала чем-то годным и острым. Вот, схватилась за тебя. Кто-то подал на блюдце интересную, хайповую тему, она будет высасывать ее до последней капли. Это ее хлеб и последний шанс бомбануть. Так что не жди от нее снисхождения или честных поступков. Мстить будем? Можем ответочку пульнуть…
— А зачем? Я не придерживаюсь этой тактики. Какашками в ответ кидаются только обезьяны в зоопарке.
— Выглядишь расстроенной. Мстить не хочешь. Что мне сделать, чтобы ты улыбнулась?
— Мы собирались в спешке, я не взяла с собой ничего для работы… Порисовала бы, знаешь. Может, съездишь? Ключи у тебя есть.
— Да не вопрос. Сеньку в помощницы возьму, — добавил.
— Зачем ты ее достаешь? — усмехнулась.
— Пусть почаще нос высовывает из своих звездных прогнозов, вот зачем. Девица-красавица, одна из вас нетраханная осталась. Глядишь, встретит кого-нибудь и свои звезды увидит в реале во время оргазма, пусть не робеет! — подмигнул. — О… Вот еще, не сказал, эта Широкова — школьная приятельница некой Пахомовой Антонины Вячеславовны. Пахомова — девичья фамилия. Замужняя…
— Дай угадаю, Дубинина?
— Бинго.
— Приехали! — выдохнула я. — Все, дальше поезд не идет.
— Дубинина хоть в известность поставила, что его мамка над тобой коршуном кружила? — поинтересовался Павлуша. — Сказала же, да?
— Нет.
— Здрасьте приехали! — возмутился Павлуша. — Надо было сказать сразу же, нельзя было оставлять такое безнаказанным!
— Знаешь, мне показалось, что я довольно уверенно ей дала понять, что ко мне лезть не стоит.
— Ага, а сын ее не должен быть в курсе? Эх, ты…
— Он уверен, что я должна объясниться.
— С его непробиваемым эго и уверенностью, что мама не при чем, конечно, — кивнул Павлуша. — Но если бы ты дала ему знать, что мама тебя уже клевала. Марф…
— Мне нужно подумать над этим. Обо всем. Просто я уже думать устала, спала бы…
В мыслях промелькнуло, что под горячим боком Роса спится слаще всего, даже зевота накатила. Ох, и что же это такое? Я думала об этом мужчине с возмущением и в то же время сердце замирало от мыслей о нем.
— Ладно, нам всем нужно отдохнуть. Девочки уже десятый сон видят, наверное. Пойду постелю тебе, только, пожалуйста, “случайно” ничего не перепутай, безобразник! — пригрозила пальцем Павлуше.
Ушла ненадолго, оставила свой телефон на столе.
Для себя решила, что выставке — быть. Аукциону — тоже!
Но не знала другого, как буду сама там находиться, под этими жуткими прицелами камер и въедливыми вопросами, даже от зевак.
Павлушу попросить, что ли?
***
Надо поспать, хотя бы немного!
Только сунула телефон под подушку, закрыла глаза, как раздалось мерное жужжание.
Мне кто-то звонил.
Так, надо выключить телефон, иначе так и не усну.
Просто выключить и ничего о себе не читать, не смотреть!
На экране высветилось имя “Дубинин”
Сразу стало нечем дышать, сердце забилось в приступе удушья...
Глава 43
Глава 43
Марфа
Отбросить телефон в сторону и все…
Нет, надо все точки над i расставить.
Трясущимися пальцами поднесла к уху, нажала ответить.
— Между нами все кончено и не… — выпалила я, но Дубинин перебил.
— Я знаю, это все неправда! — прогрохотал голос Дубинина. — С три короба о тебе наврали! Марф, послушай. Послушай меня, Одуван мой…
Вот еще, не буду слушать. Всхлипнула, прикусила губу.
— Кое-кто вмешаться решил, — тяжело сглотнул. — И ты даже себе представить не можешь, как мне пиздецки стремно, паршиво от того, что это случилось! Мама со своим вечным видением, как лучше… За моей спиной таких дел наворотила. Бля! — рыкнул. — Это просто ахереть как стремно! Я виноват, может быть, недостаточно жестко ее на место ставил. И я твою злость понимаю, даже решение в суд пойти…
Я шмыгнула носом, слушая, как рвался низкий голос Дубинина, как он яростно метался и… Наверное, мне надо было услышать его сразу — такие чувства не подделать. Они даже на расстоянии обжигали.
Рос говорил, что ему стыдно за свою мать, которая эту кашу заварила, но сжигало от стыда меня. Потому что я понимала, не будь у меня семьи с огромной червоточинкой и серой гнилью, этого бы не случилось!
Но я не могла не спросить:
— Какой суд?
— Ты написала, что в суд обратишься.
— Я не… — осеклась, поняв, в чем дело.
Ах ты, Павлуша! Ну, Павлуша! Вступиться решил… Вклинился.
И вроде как цели праведные, но…
Пожалуй, именно с этого все и начинается, да? Наверняка мама Роса тоже уверена, что сеяла добро и защищала семью от алчных девушек вроде меня, именно такой меня нарисовала тетка. Вот на кого следует в суд подать.
— В общем, идея с судом — отличная, я бы сказала, — добавила сухо.
Не стала говорить, что это Павлуша написал, сама с ним поговорю.
— Где ты? Я так хочу увидеться. Обнять, просто обнять, слышишь. Не хочешь ничего рассказывать, потом расскажешь! Когда-нибудь. Главное, я верю тебе, а не всей этой херне, пойми. Я. Тебе. Верю! — подчеркнул Дубинин.
Мне так горячо стало, даже поплакать захотелось.
С облегчением каким-то.
