на своих коленях, ощутив аромат, и только потом увидела.
— Потому что люблю, — ответил на мой незаданный вопрос. — Я не слепой, Лик. Видел, как ты смотрела на Андрей Сергееча, и на Валин живот. Давай вместе сходим к врачу. Ты измучила себя. Если нужно, съездим Москву, а потом будем решим, что делать.
— Спасибо, — чуть не плача уткнулась носом в бутоны.
— Я хочу видеть тебя счастливой. А в последнее время мне не нравится то, что с тобой происходит.
Дома, пока я купала и укладывала Никиту спать, Вадим колдовал на кухне.
Тихая музыка, приглушенный свет. Канапе с моцареллой. Коньяк. Николашка. И заставивший рассмеяться, Вадим, в домашних штанах и футболке, встречающий меня с розой в зубах с распростертыми объятиями.
— Коньяк, конечно, не по фен — шую. Но зато с Николашкой! — вынув розу, протягивает мне резко. В моменте, когда я забираю цветок, дергает меня на себя, и как в танго откидывает на руку, подхватывая у талии.
— А! — хохочу я от неожиданности. — Вот так, — вынимает у меня из рук розу, обламывает стебель, втыкает бутон в волосы у уха. И подхватив кружит, усаживая верхом на себя, приземляется на стул.
— Что будет моя королева? — комично дергает бровью.
— А что в меню?
— Я, коньяк и Николашка, с чего начнешь?
Мне передается его настроение. Машу рукой, как дирижер палочкой.
— А давайте начнем коньяка…
— Так я и знал, — наливает нам по чуть- чуть. — Мы с Николашкой, не конкуренты десятилетнему Mortell.
— Ты что его купил? — ужасаюсь.
— Пусть это останется моей маленькой тайной, — опуская глаза, изображает на лице скромность. — За тебя, родная, — чокается со мной бокалом. — За твой счастливый смех.
Залпом выпивает, хапая ртом воздух. Я делаю маленьким глоточек.
— Николашечку? — не могу сдержать улыбки.
— Извольте, сеньора.
Дразню долькой. Пропитанный лимонным соком шоколад, остается у него на губах. Пытаясь поймать краешек, сгребает крошки зубами.
А я откусываю сочную мякоть. По рецепторам ударяет вкусовая какофония. Жмурюсь, и тут же расстояние между нами стремительно исчезает, в рот впиваются жадные губы.
Ничего я не хочу. Ни Мортеля, ни Николашки…
Пальцы сами зарываются ему в волосы, гладят, путаются, застревают. Его руки ныряют мне под майку, пробегаются по позвоночнику вверх, потом вниз, снова вверх расстегивая застежку лифчика. В одно движение оставляет голой по пояс, поправляет цветок в волосах. Я стягиваю с него футболку. Он гладит губами ключицы, накрывает ртом сосок, прикусывает, всасывает, лижет, вторую грудь сжимая до легкой боли. Выгибаюсь навстречу, подставляюсь, вожу ногтями по шее, спине. Бесстыже трусь об него.
— Хочу тебя очень, — порывается подняться вместе со мной. Толкаю в грудь, останавливая. Слезаю, встаю между разведенных бедер. Он притягивает меня к себе, и опять мы сплетается. Его пальцы трепетно играют на моей спине, как на пианино. Бегло и нежно одновременно. Я глажу его плечи, ощущая поцелуи оставляющие влажный след на груди.
Осторожно, не спеша спускает по моим ногам шорты вместе с трусами. Приподнимается, стягивая с себя брюки с бельем. Мгновение, и я снова на нем. Медленно опускаюсь на член, он придерживает меня направляя за талию. Упираясь в его плечи, также медленно скольжу вверх. И снова, тормозя себя, вниз. Замираю, и вытягиваюсь в струну почти выпускаю из себя. Вадим срывается. Притягивая одной рукой за шею впивается в губы, второй, прижимает к себе обездвиживая. И резко, быстро, глубоко толкается, тараня рот языком. Рывки становятся короче, и чаще. Наше дыхание смешивается. Кровь горячей волной прокатывается по венам, отбивая набатом в висках, по телу, с нарастающей силой разбегаются огненные импульсы.
— Я все… не могу, — отрывается от моих губ, прикусывает кожу на ключице, и я чувствую ритмичные сокращения внутри себя.
Задыхаясь, выгибаюсь, и лечу в пропасть. Он хрипло стонет, не контролируя себя.
Сжав друг друга, мы неровно дышим. Сердца надсадно стучат в унисон.
Теплая ладонь скользит по моей спине, разгоняя ленивые мурашки.
— Люблю… — гладят его губы мою скулу. — Очень…Все у нас получится …Все…Верь мне
Наверное, в тот день, его слова меня расслабили. В голове, как будто переключился тумблер. Я выдохнула. Перестала рвать душу. Месяц мы снова жили спокойно и счастливо. Вадим тоже это заметил, пошутил, что стоит почаще приглашать в гости Мортеля с Николашкой.
Тест я больше не делала. Но когда через две недели, месячные так и не начались, любимые духи вдруг запахли удушливо, а грудь стала до ужала чувствительно…не удержалась.
Две полоски проступили яркими, жирными дорожками. Зажав рот ладонью, я разрыдалась, закрывшись в ванной, пока Вадим с Никитой стригли Лимуру когти.
Две недели, я хранила свой секрет в тайне. Убедившись четырехзначными цифрами ХГЧ, что в этот раз не обманываюсь.
— Как ты себя чувствуешь? — придвинувшись к спине, Вадим обнял меня. Накрыв ладонями живот, поцеловал в шею.
— Хорошо, — нисколько не вру. Только спать все время хочется
— Ты вообще мне говорить собираешься?
— О чем? — делаю вид, что не понимаю.
— О нем! — поворачивает мое лицо, заглядывает в глаза. Строгий…
Утвердительно киваю …
— Ну слава Богу, я уж подумал, плохое…Давай, сообщай!
— Шесть недель, Вадим! — почему-то шепчу. — Получилось. Я беременна.
— Господи…
Закрывает глаза, шумно выдыхая. Прикасается носом к моему.
— Мы с тобой молодцы, да? — мягко целует, поглаживая большим пальцем щеку. — Я так рад, Лик, так рад…
Поджимаю губы, стараясь не расплакаться от теплоты в его голосе
— Точно все хорошо?
— Со мной все нормально. Не переживай.
— А чего губы трясутся? — вглядывается в лицо с тревогой.
— Не знаю…
— Может, что-то надо? Может, хочешь чего-нибудь?
Отрицательно машу головой.
— Не пугай меня так больше…
Глажу его по руке успокаивающе, потому что в горле появляется комок, мешающий говорить и подкатывают слезы.
— Как же я тебя люблю… Ты меня забрала себе. И не отпускай никогда, ладно?
В его голосе столько эмоций, что я даже теряюсь. Смотрю, не моргая, истерично втягивая воздух.
— Давно ты узнала?
— Две недели назад…
— И молчала? — осуждающе качает головой, но глаза искрятся нежностью. — Почему, Лик?
— Боялась поверить…потом хотела убедиться…потом момент подходящий ждала
— Вот, дурочка… — прижимает меня к себе. — А вдруг бы … а я не знал… Не скрывай от меня больше ничего, ладно?
— Ладно… — киваю, как китайский болванчик.
И все-таки я плачу. Он гладит волосы. Целует мокрое лицо. Шепчет что-то утешительное, нежное, успокаивающее. Выплакавшись, проваливаюсь в сон самой счастливой на свете.
В декрете есть свои прелести, никуда не нужно спешить по утрам, всегда можно ходить в удобной одежде, есть не боясь испортить фигуру. Меня берегли. Вадим оставлял в мультиварке кашу, целовал живот
