ход. Можно сказать, что семья Барбинери жила теперь в руинах, но сейчас с этим можно было смириться, особенно когда нет иного выбора.
Сразу с чёрного хода можно было попасть в подвалы, куда и повели пленников. Здесь коридоры были больше и шире. И помимо обычных и технических помещений здесь были камеры. Самые настоящие камеры разных видов: карцеры, обычные комнаты с решёткой и даже комнаты для допросов.
Вижу, что Барбинери тоже знали толк в допросах, но на их счёт я и не строил никаких иллюзий. Если ты более-менее крупная семья, то у тебя должны быть подобные помещения, пусть это и не дотягивало до настоящих камер инквизиторов.
Помню, как однажды Марианетта рассказывала мне об этих местах.
— Они были построены ещё при наших предках. Раньше их использовали для того, чтобы держать зверей.
— А звери были, как я вижу, прямоходящие? — обратил в тот момент я внимание на кандалы, которые свисали со стен.
— Ну… не совсем. Раньше это были действительно вольеры, — смутилась она. — Но время шло, и врагов у нас становилось не меньше, поэтому иногда… да, иногда мы применяли их.
Что ж, видимо, придётся применять их вновь. Как говорил великий инквизитор Гайтерий, оружие будет всегда привлекать смерть. Имеется в виду, что созданная для чего-то вещь, рано или поздно будет использована по назначению. Сейчас бы этого великого инквизитора сюда, он бы на раз-два разложил всю секту с демонами по частям.
Ты уверен, что мир бы пережил его приход?
Он был хорошим инквизитором.
Ага, и каждый инквизитор видит потенциальную ересь. Если брать этот мир, то он едва ли не сам по себе рассадник ереси. Именно так он мог бы воспринять его.
Пленников посадили на табуретки в одну из комнат для допроса, где помимо этого стояло деревянное кресло. В случае необходимости на нём можно было закрепить человека по рукам и ногам, чтобы допросить с пристрастием и инструментами. Пока что им рано пользоваться, однако, как только Марианетта решит, что делать с ними…
А вот, кстати, и она, стоит у двери и дожидается меня в сопровождении солдат.
Я сразу направился к женщине. Не заметить меня было сложно. Мои металлические башмаки чеканили каждый шаг по каменному полу, которые расходился пугающим эхом по коридору. Марианетта смотрела на меня напряжённым взглядом, и когда я подошёл к ней вплотную, сделала шаг назад.
— Эм… а… кто ты?
Это было единственное, что Марианетта смогла произнести, увидев меня в активной броне. Видимо не ожидала увидеть меня в полном облачении. Да, она видела костюм. Но видеть его неработающим и в действии две разные вещи.
— Грант, — негромко поприветствовал я её.
— Грант, — кивнула она, всё равно сторонясь меня. — А почему ты… в костюме?
— В броне, Марианетта. Подумал, что это добавит веса в вашем разговоре с пленниками, если они решат показать свой характер.
— Понятно… ну, это было предусмотрительно, — её слабая улыбка вернулась на губы, но настороженность не прошла. — Как всё прошло? Я слышала, что вы напали и на Кэлэрдайнов.
— Уничтожены.
— Уничтожены? — она будто удивилась этому. — Все?
— Абсолютно. Семьи больше нет, — подтвердил я.
— Но… там помимо родителей были их дети. Если мне не изменяет память три сына и две дочери. Там даже одна была… ну совсем юной, — тихо произнесла она.
— Да. Они ликвидированы, — подтвердил я.
Сложно понять, что Марианетта хотела сказать. Она смотрела на меня таким взглядом, будто пыталась понять, шучу я или нет. Буду честным, я не знаю, кто из нас устранил их, в общей бойне было не до того, чтобы разбираться, в кого ты целишься. Это не жестокость — это война. Поймал на прицел — выстрелил. Всё. Мы уже по факту опознали всех.
Я не буду отрицать, среди жертв семьи Кэлэрдайнов были и совсем юные. Однако они не пытались сдаться, как эти двое. Кто-то принял бой, кто-то пытался спрятаться, кто-то хотел убежать, но никто не сказал, что сдаётся. Я в этом уверен.
— Но Грант, там же были дети, — сказала Марианетта, глядя на меня и словно спрашивая, что я натворил.
— У вас тоже были дети, — ответил я сразу.
Это был удар ниже пояса.
— Да, у меня были дети, — негромко ответила Марианетта. — Часть из них отобрали у меня навсегда. Я знаю, что это такое, и не хочу становиться в один ряд с теми, кто это сделал.
— Вы не становитесь в один ряд с ними. Они знали о последствиях, когда объявляли войну. И будьте уверены, Кэлэрдайны бы пировали на ваших костях и костях ваших детей, одержи верх. И никому бы не было дела до ваших детей. Просто мы сделали это первее.
— И надо опуститься на один уровень с ними? Начать убивать всех без разбору?
— Чтобы уничтожить врага, надо всегда быть одного уровня с ними, — ответил я холодно. — Вы не победите варваров словами. На насилие отвечаешь насилием, на слова отвечаешь словами. Они выбрали насилие, мы ответили тем же.
— Ты знаешь, о чём я, Грант. Откуда тебе столько жестокости?
— Знаю. И это не жестокость. Это война.
— Ты же хороший человек, — негромко произнесла Марианетта. — Я знаю тебя. Почему ты видишь… всё…
— Логически? — предположил я.
— Как машина? Чисто человеческие чувства тебе не чужды, но ты отмахиваешься от них. А как же просто милосердие? Жалость даже к тем, кто был не прав, или к тем, кто даже не несёт ответственности за содеянное кем-то другим?
— Если бы по вам стреляли или стреляли вам в спину, чего я, естественно, не допущу, вы бы поняли меня, — ответил я. — Лучше быть жестоким живым, чем милосердным мёртвым.
— Дети стреляли тебе в спину? — задала Марианетта встречный вопрос.
— Я не проверял, времени не было. И я не убивал ради убийства, Марианетта, чтобы вы понимали. Я просто выполнял свою работу, — ответил я, после чего вздохнул. —
