не такая большая, похожая на акулий зуб. Про эту скалу я тоже помнил — Молодов акцентировал на ней внимание. За этим «зубом» идет самый неприятный участок. В зависимости от погоды и времени года он может растягиваться от шестидесяти до двухсот метров. Узенький гребень, в полметра, слева и справа — обрыв. Кажется, наступишь чуть сильней и пробьешь корку или отвалиться кусок снега вместе с тобой.
Поэтому двинули медленней, осторожничая на каждом шагу. Ледоруб тоже не дает страховки и в голове вспыхивало только одно: одна ошибка — и конец.
Прошли десять метров, двадцать. И вновь это неприятное чувство, когда ледоруб вдруг проваливается — под снегом нет плотной поверхности. Я замедлился, хотел предупредить Леся об опасности, но успел только повернуться.
— Андрей! — выдохнула вдруг Леся.
И провалилась.
Карниз обвалился, а вместе с ним и девушка. Я и сам не понял, что произошло — только секунду назад спутница стояла передо мной, как вдруг исчезла с поля зрения.
Но тело мое сработало на уровне инстинктов. Я бросился вперед, одной рукой выкидывая ледоруб и закрепляясь, второй хватая Лесю.
Успел. Перехватил девушку за рукав и сам закрепился.
Мы повисли на карнизе.
— Держу! Держу! — проскрежетал сквозь зубы я.
Взгляд невольно упал вниз и я увидел, что под нами метров триста пустоты. А внизу, на гребне, скалы. Лететь прямо на них. Верная смерть.
Леся, надо отдать ей должное, хоть и запаниковала, но вовремя взяла себя в руки, не стала барахтаться и только усугублять положение. Только попискивала, словно мышка.
— Сейчас… вытащу! — произнес я, пытаясь подтянуть девушку.
Не вышло.
В нормальных условиях я бы смог это сделать без труда. Но тут… я потерял много сил при восхождении, плюс разряженный воздух не подпитывал мышцы в необходимом объеме. Поэтому я довольно скоро почувствовал, что руки начинает сводить судорогой. Какое же мерзкое, уже забытое чувство — ощущать себя слабым.
— Нам не удержаться вдвоем, — вдруг произнесла девушка, озвучив мои мысли
— Что? — удивленно воскликнул я от неожиданности.
И вдруг понял, что намеревается сделать девушка.
— Не смей! Держись!
— Андрей, так будет правильней. Вдвоем мы сорвемся. А один ты…
— Замолчи! — рявкнул я.
Слишком грубо. Но по-другому никак. Уж лучше так.
— Слышишь? Замолчи! Даже не смей этого произносить вслух!
И вновь подтянул руку, пытаясь удобней перехватить Лесю. Вышло так себе.
Нужно было как можно скорей что-то придумать.
— Андрей…
— Я приказываю тебе держаться!
Я огляделся. Справа от меня была ровная стена. А вот слева, метрах в двух, имелся небольшой выступ. Маленький, но достаточно удобный, чтобы разместить на нем ногу.
— Леся, слушай! Я тебя раскачаю. Слышишь? Ты должна ногой зацепиться за вот тот выступ. Видишь его?
Девушка глянула, кивнула.
— Встанешь на него, перенесешь центр тяжести, это даст нам возможность перегруппировать силы. Потом схватишься…
Я присмотрелся. Особого выбора там не было. Если только за наледь, вертикально выпирающую и похожую на трубу.
— За ту сосульку. Увидела? Хорошо. Насчет «три». Раз…
Я качнул девушку. Рука аж хрустнула от напряжения. Девушка тоже помогла создать дополнительную инерцию, из-за чего я чуть не улетел вниз. С трудом удержался.
— Два…
Еще движение, теперь в другую сторону. Амплитуда стала больше, но не достаточной. Я добавил силы. И почувствовал, что ледоруб вдруг начал грызть своим лезвием лед, опуская нас. Масса слишком большая, мы сползаем вниз!
Ну же! Еще одно колебание в противоположную сторону и…
— ТРИ!..
Я швырнул девушку вперед. Ледоруб вновь лязгнул и спустился еще ниже.
— Есть! — выдохнула девушка, хватаясь свободной рукой за льдину, а ногой вставая на небольшой, размером с консервную банку выступ.
Я сразу же почувствовал облегчение. Ледоруб тоже остановился. Но пришлось некоторое время висеть, удерживая равновесие, пока инерция, создаваемая нашим качением, не успокоиться.
— Сможешь удержаться там? — спросил я, глядя на Лесю.
— Смогу.
— Тогда я сейчас поднимусь. Не бойся. Оставайся там.
Слова были глупыми, — ну куда она могла еще оттуда деться? — но сейчас я едва ли понимал, что говорю. Лишь чувствовал, что нужно успокоить девушку. Впрочем, она взяла себя в руки и не паниковала.
— Сначала я поднимусь, потом спущу тебе веревку. Ты слышишь меня?
— Слышу.
Я видел, что девушке очень тяжело, стена отвесная, гладкая, держаться за нее крайне сложно. Поэтому нужно спешить.
— Держись. Я скоро приду. Обязательно приду тебе на помощь. Очень скоро.
Я перехватил ледоруб второй рукой, разгружая первую, чуть развернулся. И осторожно подтянулся, помогая себе ногами.
Вскарабкаться на ровную поверхность получилось не с первого раза. Ледоруб, вновь дернувшийся, прибавил мне седин на голове. Но в конечном итоге я все же смог подняться. Никогда я не был так рад ровной поверхности. Но еще ничего не закончено.
Теперь веревка. Нужно закрепить ее и спустить Лесе.
Я молился, чтобы успеть помочь девушке. И боялся только одного звука — хруста льда под ногами. Если выступ треснет и раскрошиться, то…
Я тряхнул головой. Не сейчас.
Веревка. Где же ты, мать твою едрит в качелю⁈
Она оказалась под самой рукой, чуть присыпанная снегом. Я схватил ее, рванул вновь к обрыву.
— Леся! Держись! Я кину тебе веревку, закрепись.
Девушка не ответила. Тишина мне эта не понравилась.
Однако прежде, чем кинуть веревку для спасения, один конец ее нужно закрепить. Я вонзил ледоруб почти до самой головки, завязал веревку, как учил Молодов. Сделал даже на всякий случай страховочный второй узел.
— Леся! Бросаю второй конец.
И вновь нет ответа.
Дохлой змеей веревка полетела вниз. Чтобы спуститься самому одного крепления на ледорубе будет недостаточно, слишком не надежный снег, ледоруб вырвет. Необходимо забивать крепления надежней, желательно в две, а то и три точки. А на это сейчас нет времени. Поэтому я выбрал самый оптимальный вариант. Леся должна ухватить брошенный конец веревки, обвязать его вокруг себя и дать знак, чтобы я начал поднимать ее вверх.
Но веревка по-прежнему была в свободном состоянии, без натяга. В отличие от моих нервов. Они напротив, была натянуты как струны. Почему Леся не хватается за веревку? Не может дотянуться? Или… ледяной выступ все же треснул?
Я стиснул зубы. Даже посмотреть не могу вниз — карниз закрывает стену, на которой сейчас находилась моя спутница. Она под ним, скрыта от меня. И самое гадкое во всем этом — это неизвестность. Что с девушкой? Почему молчит? Почему⁈
— Леся! Хватайся за веревку! Ну же! — не стерпел я.
И решил для себя, что если через десять секунд веревка не дернется, то я сам пойду выручать девушку.
Эти десять секунд оказались самыми долгими в моей жизни. Я отсчитывал их, словно отстреливал в себя магазин пистолета. После каждой секунды хотелось прекратить это ожидание и немедленно начать спасение. На седьмой секунде я уже подскочил на ноги, готовый начать забивать крепления. Но веревка вдруг дернулась. Слабо, вяло. Может, это ветер?
Я замер, глядя на нее, боясь даже моргнуть. Еще подрагивание. И еще.
А потом веревка вдруг натянулась!
— Тяни! — раздался сдавленный голос снизу.
Я уперся ногами, начал тянуть. Вмиг ушла усталость и слабость. Я рвал, словно тягловая лошадь. И эта тяжесть, которая ощущалась на конце веревки, была самой приятной тяжестью, что я когда-либо тащил.
Вскоре над снежным карнизом показалась голова Леси. Девушка выкинула руку вперед, забралась наверх. А потом, упав на спину, вдруг рассмеялась.
Я подскочил к девушке, обнял ее.
— Ты как? В порядке?
— Все нормально, — ответила она, немного успокоившись. — Думала, так и останусь там навегда, на этом маленьком ледяном выступе на вершине Победы. Представляешь? Так смешно стало. Идут альпинисты по маршруту, машут рукой — привет Лесе Яцкевич, летят самолеты, машут крыльями — салют Лесе Яцкевич. Губу прикусила даже, чтобы не трястись от смеха, поэтому и тебе не ответила сразу.
Ничего смешного я в этом не увидел, но понял, что нервы девушки еще не пришли в порядок, а эмоции хлестали через край.
Мы просидели на этом злосчастном участке еще некоторое время. Когда же успокоились и смогли взять себя в руки, вновь выдвинулись в путь. Это было тяжело, и даже не в плане физическом, а психологическом. Мы понимали — случившееся может повториться.
Сложный участок удалось преодолеть только через три часа изнурительного пути. Шли очень медленно,
