Для инквизиции улик уже предостаточно: одно письмо, и через полторы недели на Север придёт святая армия…
— И пока святые воины будут умирать, резать друг друга и неверных, внутри братства по-прежнему будет оставаться гниль и падаль, допустившая подобное, — ответил я. — Ты не заметила? Во всех отчётах не упоминается ни одного имени, связанного с церковью и инквизицией. Кто-то очень умело прячется, возможно, это даже не пара-тройка братьев инквизиторов, а самая настоящая ОПГ внутри инквизиции.
— ОПГ? — приподняв бровь, слегка растерянно и напуганно, спросила Ветерок.
— Да, ОПГ, — со всей серьёзностью заявляю я, — организованная преступная группировка, разросшаяся в самом сердце империи.
— Ой, мамочки… — охнула Ветерок, рукой схватившись за грудь. — Заря, мы должны слушаться господина, он всё знает, не противься!
— Простите, я даже и подумать не могла про ОПГ… — поправив шляпу, склонила голову рыжеволосая. — Даже спустя две тысячи лет, ваша мудрость по-прежнему вне моего понимания.
Скраснев, я прокашлялся в кулак, прошёл через барьер, а после открыл своим «хозяйкам» двери. Пора лично познакомиться с Фырфантиром.
На назначенную встречу старик прибыл несколько раньше положенного. Хоть мы и знали, что он внутри, две молоденькие и стеснительные пернатые «секретутки» заставили нас ждать. Причём долго, около часа. Ссылаясь на занятость старой выдры, девушка в элегантном платье и гербом на плече, схожим с тем, что носила Беладонна, пытается разделить нас с дриадами, отвести знатных дам в сторонку. Меня же своим откровенным платьем и вызывающим поведением отвлекает другая. «Кто вы, что вы, откуда, может, хотите вечером познакомиться с Севером и его жаркими ночами?» — приглашая в таверну, дабы узнать обо мне больше, нашёптывала подстилка Фырфантира, даже не понимая, насколько опасную игру ведёт. Дриады злились всё сильнее, чем больше мы ждали, тем сильнее во взгляде Зари вспыхивали реальные, способные сжечь целое здание искры.
— Не мешай. — Отодвинув «знатную» девку в сторонку, не выдержала зажигалка. — Идём, Гросс, у нас нет времени на этих шлюх.
Рты «секретуток» от подобного неуважения и хамства распахнулись, словно ворота крепости. «Так нельзя!» — когда Ветерок уже открыла двери в кабинет выдры, пискнули барышни. Одним лишь видом своей недовольной мордашки Заря показала, что думает об этих двух, пропихнула меня в кабинет, а после громко захлопнула за нами дверь.
По разлившемуся на пустующий стол чаю, удивлению старика, было видно, что к подобным внезапным визитам он не привык. Из облысевшей, покрытой складками головы торчали редкие, но очень длинные седые пряди. Недоумение и растерянность виделись в каждом шевелении сотен старческих морщин. Хлопая черными бусинками-глазками, оглядывая пролитый напиток, нас и заглядывая в двери, дедок поднял перевязанную руку, на которой я не увидел нескольких «свежепотерянных» пальцев.
— Де-де-вочки, а что, кто это… Я же занят! — хрипя легкими, зовет свою прислугу дед.
Глянув на вбитый в стену гвоздик, с висящим шнурком и ключом, Заря снимает тот, закрывает нас на замок, а затем еще и на засов.
— Да что вы себе поз…
— Сиди-сиди, — перебив деда и зайдя ему за спину, Ветерок надавила рукой на плечо и вернула обратно в кресло Фырфантир. Печать сада кладется прямо перед стариком, затем, рядом, мешок, полный золотых дариев. — Кто из инквизиции служит Троллам?
— Что… аа… — глаза деда при виде взятки, равной полугодовому доходу целого графства, жадно заблестели. Забыв обо всем и всех, тот потянул к нему свои культяпки, за что тут же получил по ним волной воздуха. — Хых… вы… вы не понимаете, не поймете… откуда вообще вы… нет… Вон из моего кабинета!
— Достали эти игры. — Заря вспыхнула, в прямом смысле этого слова. Лик ее изменился кардинально, воспарив над полом, заставляя пролитую жидкость испаряться, а кожу сохнуть, она, источая гнев и ярость, подобно самой неотвратимости, судьбе и следующей за ней смерти, двинулась к Фырфантиру. — Ты… знаешь кто я?
— Не может быть… Б-б-б… бож… Ц-ц-ц-цветок, я… я… стойте, по-по… меня заставили, я-я-я… — Дед, заикаясь, стал рыдать и задыхаться. Пытаясь оправдаться, он начал врать, нагло, в открытую, это и спровоцировало мою спутницу.
Взглядом отогнав от Фырфантира Ветерок, Заря прихватывает старика за шкирку, поднимает над землей, а после приставляет к лбу указательный палец. Слюни бегут по бороде деда, язык вываливается, глаза закатываются. В комнате начинает вонять горелым мясом. Заря она влезла в его воспоминания, голову, подобной магией владели Эсфея, Аорра и Зуриэль, вот, кажется, теперь еще обучилась и она. Внезапный, яркий свет, а после болезненная гримаса заставляет мою дриаду бросить тело обратно в кресло, а самой, пошатнувшись, сделать несколько шагов назад, опереться на шкаф.
Словно облитые бензином, вспыхивают книги и все, что было на полках. Пламя охватывает помещение, но Зарю, как Ветерок, это мало волнует.
— Сестра, ты узнала, кто предатель? — Глядя на труп старика, из глаз которого вырывались дымные клубы, спрашивает Ветерок.
— Нет, но знаю, кто может нас к нему привести. — Заря стала ещё более злой и агрессивной. Сейчас её лицо было сродни тому, когда я сообщил ей о предателе в рядах инквизиции. Кажется, мою зажигалочку вновь предали, и сделал это кто-то очень и очень ей дорогой.
Магический ветер, пощипывая кожу своим холодным дуновением, обмораживает сгоревшие наполовину книги, полки, стены и успевший почернеть потолок. Как ни в чём не бывало, Заря возвращается в прежнюю форму. Одежда, в которую девушка была одета, сильно пострадала. Повсюду обгоревшие дыры, на груди, расплавившись от количества маны, слиплись в одной непонятной кашице магические кристаллы, некогда представлявшие из себя тёмное ожерелье силы. Дриада растеряна, переводит дух, с долей обиды и досады косится на меня, затем на труп, пытается подобрать слова, но они не идут. Не торопя Зарю с ответом, снимаю свой плащ, накидываю на её плечи, а после, закрывая обнажившиеся женские выпуклости, подвязываю шнурочки.
— Рассказывай. — Когда та с виду успокоилась, требую от неё правды. Жестокой, но, какая есть.
Началось рассказ с недалёкого для дриад прошлого. Олаф Вольфграф, солдат и воин до мозга костей. Он никогда не умел
