заперта на ключ, который звякал теперь о другие ключи в связке на поясе полицейского, идущего по темному тюремному коридору.
Я не злилась. Я была спокойна. Но совершенно не представляла, что мне делать.
По обе стороны от меня располагались камеры с незнакомыми мне людьми, которые шептали друг другу и себе под нос: «Она ведь медсестра? Что медсестра делает в тюрьме?» В полной тишине эти голоса казались слишком уж громкими. Я старалась не слушать, но это было совершенно невозможно.
— Может, кого-нибудь отравила?
— По-моему, она не похожа на убийцу.
— Убийцы редко похожи на убийц.
Я села и притянула колени к груди. Прислушиваясь к биению растревоженного сердца, я задавалась важным для меня вопросом: «Придет ли отец?»
Не знаю, как долго я так просидела, но вдруг в тюремный блок на цыпочках вошла Сульби. Почувствовав облегчение при виде знакомого лица, я, пошатываясь, поднялась на ноги.
— Инспектор Со ищет тебя, — прошептала Сульби, прижав лицо к прутьям камеры. — Мне велели сказать ему, что ты отправилась в дом кэкчи. И он, похоже, мне поверил: медсестры часто там останавливаются, когда задерживаются в столице на ночь. — Она помолчала. — Мне не хотелось лгать ему, но за мной следил слуга командира. Если хочешь, чтобы я сказала ему, где ты, я это сделаю.
Если бы Сульби действительно так поступила, это стало бы известно командиру. А у нее и так из-за меня было полно неприятностей.
— Нет, — прошептала я. — Я хочу побыть одна…
Скрестив руки, я стала ходить по камере: от беспокойства я не могла усидеть на месте. Но, поняв, что Сульби ждет от меня чего-то еще, я остановилась.
И поняла: мне было что ей сказать.
— Год назад ты, помнится, училась в Хёминсо, — быстро прошептала я. — Может, ты знаешь ученицу по имени Минджи?
— Ты говоришь о девушке, которой удалось избежать смерти? Да, знаю. Я даже помогала инспектору Со искать ее.
Мое сердце забилось чаще.
— Правда?
— Мне поручили опросить ее здешних родственников. Кроме того, я до сих пор составляю список ее родных и знакомых, живущих за пределами столицы, — по мнению инспектора Со, Минджи могла податься к ним. По всей видимости, сразу после резни отец Минджи исчез куда-то на целую неделю, — продолжала Сульби. — Инспектор Со считает, что он где-то спрятал Минджи, и ее семья очень боится выдать это место. Инспектор думает, они страшатся, что если их дочь найдут, то посадят в тюрьму и будут пытать, как медсестру Чонсу. Так что теперь он пытается завоевать их доверие.
Кто знает, сколько времени потребуется на поиски и расспросы Минджи? У медсестры Чонсу осталось всего девять дней.
— Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала.
Она кивнула:
— Все, что угодно.
— Пойди к медсестре Оксун. Скажи ей: мне больше не нужно, чтобы она помогала мне доказать невиновность медсестры Чонсу. — Я должна уважать желание моей наставницы и прекратить поиски Ён-даля и его семерых детей. — Пусть вместо этого она расспросит всех, кого знает, об отце Минджи, о том, где он побывал на той неделе, когда случилась резня. Он может не доверять инспектору Со и ни во что его не посвящать, но, конечно же, должен был обмолвиться о своих передвижениях знакомым.
— Я пойду к ней прямо сейчас, — твердо сказала Сульби. — Я знаю, где она живет.
— Спасибо.
Она ушла, а я осталась ждать, слушая звон большого колокола, возвещающий о конце комендантского часа. И, само собой, думая о том, что скоро за мной придет отец.
Время шло, в воздухе растеклась и проникла в камеру холодная влажность. У меня замерзли пальцы ног; каждый шаг сопровождался болью. Я то и дело вытягивала шею, пытаясь высмотреть медсестру Чонсу или хотя бы ее камеру среди длинного ряда других камер и деревянных решеток. Но она по-прежнему лежала на полу, свернувшись клубком, и ее, боялась я, мучил жар.
Я слушала звон колокола и ждала.
Никто ко мне не пришел.
* * *
Меня разбудило звяканье ключей. Я, должно быть, уснула где-то на рассвете — а сейчас, судя по всему, приближался полдень. Я терла глаза, моргала и не чувствовала рук и ног — так сильно все затекло.
Перед отпертой камерой стоял отец. Он смотрел на меня сверху вниз, сложив руки за спиной.
Я с трудом выпрямилась и, едва дыша, склонилась перед ним. Всю ночь напролет я практиковалась во лжи, которая защитила бы меня от его гнева и разочарования. Но теперь в голове у меня было пусто от страха.
— Посреди ночи я получил срочное послание, — монотонно начал отец. — Когда я прибыл к командиру Сону, он рассказал мне, что ты влезла абсолютно не в свое дело. И что прошлым вечером ты проникла в отделение полиции.
Его бдительный взгляд, казалось, говорил: «А теперь защищайся… если посмеешь».
— Это какое-то недоразумение, — еле слышно прошептала я. — Я пришла в отделение полиции лишь затем, чтобы оказать медицинскую помощь медсестре Чонсу. И других дел у меня не…
— Значит, ты не только суешь всюду свой нос, но еще и лжешь.
Я опустила глаза в пол, сердце у меня колотилось.
— Командир поставил меня в известность о том, что ты проникла на место преступления в Хёминсо. Бездумно дотрагивалась до трупов и, вероятно, подтасовала улики. Потом, опять-таки бездумно, занялась осмотром трупа у реки Хан. Он не сомневается, что ты, помимо всего прочего, делишься с инспектором Со дворцовыми тайнами.
— Прошу прощения, — я изо всех сил старалась, чтобы мой голос звучал искренне, — я не буду больше вмешиваться…
— Что пообещал тебе инспектор Со в обмен на твою помощь? — спросил отец. — Или же он вскружил тебе голову и теперь просто тебя использует?
Мое фальшивое притворство испарилось, и я стрельнула в него сердитым взглядом из-под опущенных ресниц.
— Нет. Он меня не использует. Мы друзья.
— Друзья? — фыркнул он. — Мужчина и женщина не могут дружить. Дружба возможна только между равными. А ты обыкновенная простолюдинка. Когда все это кончится, большее, что он может тебе предложить, так это стать наложницей. Мужчина с его родословной никогда не снизойдет до того, чтобы жениться на тебе.
Я заскрипела зубами:
— У меня нет намерения становиться чьей-то наложницей, ваше сиятельство.
Он покачал головой, откровенно мне не веря.
— Как бы то ни было, ты унизила меня в глазах командира. И более того, открыто проигнорировала мои указания. — Он замолчал, и в его молчании я почувствовала всю глубину его презрения ко мне. — Разве я не велел тебе не вмешиваться в это дело?
Моя обида
