Невозможно. Как правило, именно вечерки находят самый большой отклик у читателей. Так что даже эта публика имеет право на существование. Во всем можно найти хорошую сторону.
Вот к такому философскому выводу пришел инспектор Гуннар Барбаротти. И вчера госпожа Германссон с ним согласилась — скрепя сердце, но согласилась, и ее муж тоже. Единственное, о чем они попросили, — чтобы сволочи-репортеры из столицы королевства не употребляли этот мерзкий эпитет. Он также втайне надеялся, что эти разожравшиеся гиены сочтут ниже своего достоинства тащиться в провинциальный городок накануне Рождества. У них же есть Арне Вайсе[44]и весь букет праздничных телепрограмм.
Но на это надежда, конечно, слабая. А потом… Арне Вайсе, кажется, уже закончил выступления. Или, может быть, даже умер. Инспектор Барбаротти знал за собой эту слабость: какая-то информация просто-напросто не задерживалась у него в голове. В этом смысле он был скорее волк, чем мобильный телефон. Мобильные телефоны хранят всё.
Он досмотрел газету и попробовал спланировать день. Что надо сделать в первую очередь?
Просмотрел вчерашний лист и решил, что на Альведерсгатан зайдет во второй половине дня. Пусть они немного придут в себя. За это время надо постараться найти уехавшую сестру в Стокгольме. Позвонить в управление: нет ли каких новых сведений, не было ли звонков от населения? Они, естественно, должны сами его информировать, но это в теории. А если на телефоне сидит Юнссон, надо считаться с опозданиями на несколько часов и даже дней. Тем более в рождественской суматохе.
Позвонил Молльбергу. Нет, пока никто не давал о себе знать. Даже старина Хертнагель не звонил — это даже странно. Хертнагель звонит всегда и по любому поводу, у него всегда есть что сказать. После истории с советской подводной лодкой в Хорсфьёрдене он несколько раз сообщал, что видел перископ в речке Чимлинге. Сбежавший из тюрьмы преступник, в каком бы конце страны это ни произошло, тут же попадался Хертнагелю на глаза. По происхождению Хертнагель был австриец, а австрийцы, как он считал, куда более наблюдательны и аналитичны, чем заскорузлые шведы с заплесневелой крестьянской кровью в жилах.
— Уж не умер ли он? — спросил Барбаротти. Хотел заодно спросить, не умер ли и Арне Вайсе, но воздержался.
— Умер? — переспросил Молльберг. — Нет… не думаю. Я видел его час назад на лыжах в парке. Ему на прошлой неделе исполнилось восемьдесят семь.
Барбаротти опять посмотрел в окно. Не пойти ли прогуляться? Свежий воздух, кислород, морозец… снег за шиворотом…
— Информируй меня, если что-то выплывет.
Молльберг заверил, что сделает все, что может, и пообещал заняться мобильниками — он уже выписал оба номера.
Гуннар полежал еще немного в постели. Попытался вспомнить, где лежат его лыжи и есть ли они вообще, но не вспомнил.
Должно быть, исчезли в связи с разводом. Как, впрочем, и многое другое.
С большой неохотой он поднялся и залез в душ. Пора начинать рабочий день.
— Кристина Германссон?
— Да.
— Меня зовут Гуннар Барбаротти. Инспектор полиции в Чимлинге.
— Я понимаю.
— Дело касается исчезновения вашего брата и племянника. У вас есть время для беседы?
— Да… да, конечно.
Голос тихий и грустный. Очень тихий — он заподозрил, что телефон далеко от базы. А может, он начинает глохнуть: до него доходили сведения, что его итальянский папа в последние пять лет жизни был глух как полено. С такой наследственностью…
— Мне, разумеется, придется с вами встретиться и поговорить подробнее. И с вами, и с вашим мужем. В ближайшие дни…
— Конечно, конечно. Мы отмечаем Рождество в Стокгольме. А как вы…
— Договоримся попозже. А сейчас у меня есть несколько вопросов, на которые с вашей помощью хотелось бы получить ответы.
В трубке что-то булькнуло — по-видимому, она отхлебнула что-то. А может, это у него в ушах булькает?
— Конечно, конечно, — повторила она. — Разумеется, я сделаю все, чтобы… чтобы внести хоть какую-то ясность. У вас есть какие-нибудь предположения? Куда они могли деться?
— Пока нет.
— Да, конечно. Я говорила вчера вечером с мамой. Она рассказывала, что вы приходили…
Ему показалось, она вот-вот заплачет.
— Итак, начнем с вечера понедельника, — предложил он. — Вы сидели в гостиной и разговаривали с обоими пропавшими. Остальные ушли спать. Все верно?
— Да. Я, Роберт, Хенрик… и еще Кристофер. Все остальные, как вы сказали, ушли спать.
— А ваш муж?
— Якоб с Кельвином… это наш полуторагодовалый сын… Якоб с Кельвином уехали в отель.
— Вы остановились в отеле «Чимлинге»?
— Да. У мамы места для всех не было. Так что мы решили облегчить ей задачу.
— Да, мне это известно. И вы, значит, не поехали с мужем? Решили остаться и поговорить с братом и племянниками?
— Да.
Он постарался быстро оценить, стоит ли углубляться в эту тему: не пробежала ли какая-нибудь кошка между Кристиной и ее мужем? Подумав, решил отложить до личной встречи.
— Понятно, — вслух сказал он. — А почему вы остались?
— Думаю, и это вам должно быть понятно. Хотела поговорить. Я очень давно не виделась ни с Робертом, ни с племянниками.
— И о чем же вы говорили?
— Обо всем понемногу. Как вы думаете, о чем говорят родственники после долгой разлуки?
— Ну, например?
— Что?
— Я говорю: например. Конкретно о чем вы говорили?
Не перестараться бы, подумал он. Почему через несколько минут меня всегда тянет на перекрестный допрос? Мне же пока нужна только информация.
— Да… — Она немного посомневалась. — Ну хорошо. Вы же знаете, что случилось с Робертом осенью?
— Да, знаю.
— Ему очень плохо. Мы много говорили на эту тему, с глазу на глаз, естественно. Без детей. Мы всегда были близки. Он очень неловко себя чувствовал, много пил… старался, наверное, как-то заглушить тревогу… да вы и сами все прекрасно понимаете.
— Он был сильно пьян в этот вечер? В понедельник?
— Нет, пьяным он не был. Может быть, совсем чуть-чуть.
— В котором часу он исчез?
— Сказал, что выйдет размяться и покурить. Примерно в полпервого — думаю, так.
— И после этого вы его не видели?
— Нет.
— И он был слегка пьян?
— Хорошо, давайте сойдемся на этой формулировке. Был слегка пьян.
